А то просто соседям помочь колодец от ила очистить – и проговорить с ними до самого вечера или в шахматы прямо до утра засидеться. Красота! С детства ещё он всех худо-бедно смышлёных мальцов этой игре обучил. Их улицу даже в народе стали Шахматной звать. Теперь мальцы эти ремеслом своим денно и нощно увлечены, так что не всякому досуг есть со старым товарищем партию-другую составить.
– Мама, я вернулся! – громогласно поведал он широкому пустому простору родных хором. Как ни странно, в большом доме матушка уже долгое время жила одна. Отца своего, воеводу рязанского, Добрыня даже не помнил – тот умер в битве с осаждавшими город половцами. Сам же Добрыня, как на службу в Киев уехал, так дома лишь во время редких отпусков появлялся.
Амелфа Тимофеевна во всей красе появилась на лестнице. Видно, сидела в тереме, в окошко глядела. Ждала, значит. Или вышивала и ждала. Но знал Добрыня, что матушка его никогда к труду любви не питала, жила в праздности и достатке.
– Спасибо, сынок, за заботу. Рыбу на обед девкам отдай, а прочую в ледник снеси.
– Хорошо. Но только я обеда ждать не буду – купаться пойду. Жарковато сегодня, – сказал Добрыня, для пущей убедительности отлепив от груди верхнюю, насквозь промокшую часть рубахи.
– Сходи. У меня Палашка нерасторопная. Она может обед долго делать, так что ты, может, и вернёшься.
– Это вряд ли, матушка. Я сегодня решил сходить в Пучай-реке искупаться…
Лицо Амелфы Тимофеевны вмиг изменилось: брови нахмурились, глаза сузились, щёки словно сталью покрылись, а нос вперёд выдвинулся, будто бы ведя на бой остальных.
– А зачем тебе там купаться? Ока ближе: спустись от стены…
– Не люблю я одной и той же дорогой дважды ходить, вот и решил…
– Так сходи дорогой подальше: через пустырь, где храм хотят построить.
– И не отговаривай, матушка. Я уж как решил сегодня, что надо там искупаться…
– Не надо туда ходить, Добрынюшка! – Амелфа Тимофеевна сбежала по ступеням вниз, чтобы сесть на лавку возле сына и умолять его следовать её совету. – Вода там не святая, а дорога куда дальше – два села надо пройти! Не будь дураком.
– Приятно слышать такое, нечего сказать. Когда я самого хана татарского в шахматы обыграл…
– Ты у меня самый умный человек на земле русской!
– Как быстро ты мнение обо мне меняешь…
– Я всегда так думала и думаю, но не надо, слышишь, не надо ходить купаться на Пучай-реку. Это тебе и дитя малое здесь скажет, и старуха древняя. Так прислушайся! Умный человек умеет прислушиваться.
– Давно уж не дитя я малое, чтобы слушаться.
– Для меня ты, Добрынюшка, навсегда дитятею останешься. Хоть стал ты большой да грозный богатырь, но помню я тебя в колыбели ещё, с розовыми ручками и ножками… Сопел и пыхтел так забавно…
– Прости, матушка, но рыбу уж ты сама как-нибудь девкам передай, – свирепо сопя, Добрыня поставил котелок на пол и, развернувшись, пошёл, кипя от гнетущего изнутри возмущения, к двери.
– Ну для чего ж она тебе, а?! – Вскочив с лавки, побежала за ним матушка, пытаясь схватить то за плечо, то за локоть. Но всякий раз вырывался сын и упрямо шёл к выходу. – Наверно, красавица какая вызов бросила там искупаться, а ты, дурачок, и повёлся.
– Ты уж определись наконец, я самый умный человек или дурачок, – проскрежетал Добрыня и дверь открыл.
– Добрыня, стой! В народе говорят, там мужик какой-то пропал. Не хочу я, чтобы и ты…
Но не дослышал окончания речи сын. Выскочил на улицу, встретившую его теплом безмятежного лета.
