Вячеслав слишком хорошо помнил свой собственный первый полёт, чтобы всерьёз сердиться на черногривую барменшу. И, тем не менее...
– Не отвлекайся! – он всунул ей фужер.
– Прости. – Брюнетка сделала маленький глоточек. – Там... так высоко...
– Есть немного. – Нестеренко налил шампанского себе. Дорогущее – Вдова Клико – но смысла в нём не больше, чем в Советском полусладком. Бестолковый напиток: ни градуса, ни вкуса.
– А мы не разобьёмся?
– Не должны, – серьёзно ответил он, прислушиваясь к равномерному гулу мощных двигателей. – Ну что, готова к вопросам?
– Готова, – вздохнула Морена и одним глотком осушила бокал.
– Ну, тогда погнали, – кивнул Слава и начал допрос с пристрастием: – Как звали твою мать?
– Мария.
– Где она сейчас?
– Умерла от рака, когда мне исполнилось тринадцать, – уверенно выдала барменша. – Похоронена на Алексеевском кладбище. На могиле стоит мраморный ангел.
Надо бы переходить к более сложным вопросам...
– Где ты учишься?
– Я учусь на переводчика в одном из лучших Московских вузов, – оскалилась Морена. – Мечтаю много путешествовать.
– Чем занимается твой отец? – Вячеслав сложил руки на груди и вскинул бровь.
– Я не обсуждаю с посторонними дела моего папы, – псевдомексиканка так убедительно изобразила праведный гнев, что Слава не смог сдержать улыбки.
Молодец!
Нестеренко гонял её целый час. Она запомнила всё: его любимый одеколон, название кафе, куда он водил дочь и жену по выходным есть мороженое, места, куда Вячеслав летал отдыхать, даже номер части, в которой он служил...
– А воспитательницу в старшей группе звали Наталья Николаевна, – бойко чеканила Морена. – Три утренника подряд я была снежинкой.
– Стих выучила? – строго спросил Слава. Это, конечно, перестраховка, но всё же...
– И стих, и курс акций твоей компании. – Барменша насупилась. – Может, хватит уже?
– Давай стих.
Интересно, когда она уже начнёт кочевряжиться?
Морена принялась читать как раз тогда, когда к ним направилась Жанна. Стюардесса везла на тележке какую-то красиво оформленную снедь.
– Маршак! – прогремела псевдомексиканка на весь салон так, как умела только она. Бортпроводница дёрнулась и мгновенно ретировалась вместе с тележкой. – Что растёт на ёлке?
– Что растёт на ёлке? Шишки да иголки. Разноцветные шары не растут на ёлке. Не растут на ёлке...
Не растут на ёлке пряники и флаги. Не растут орехи в золотой бумаге...
Вячеслав сглотнул. Чёртова память! Зачем так больно? Почему сейчас с ним в самолёте совершенно чужая, да к тому же до ужаса похожая на лошадь, девушка? Почему не красавица-Ангелина, ради которой он жил и дышал? Кровинушка, ради которой строил он свою империю и добивался успеха?
Когда-то Слава мечтал, что дочь станет его помощницей в делах. Мечтал, что она, с таким-то стартом, достигнет куда большего, чем он, но жизнь посмеялась над его надеждами...
Девочка, к ногам которой он готов был бросить весь мир, предпочитала напиваться до поросячьего визга и туманить разум жуткой дрянью...
Машенька, что же я сделал не так?
– Ну как? – Морена достала бутылку из ведёрка и подлила себе шампанского.
– Превосходно, – глухо отозвался Нестеренко.
– Ты всерьёз полагаешь, что твои деловые партнёры захотят послушать новогодние стишки? – барменша и его бокал заодно "освежила". Видимо, профдеформация.
– Не исключено, – Вячеслав мотнул головой, прогоняя грустные мысли. – Габриэлян помешан на семейных ценностях.
