Доедать не обязательно - страница 25

…Ночью Соня просыпается от того, что мужчина со спины прижимает её к себе и невнятно бубнит:

– Не бросай меня… Не бросай… Пожалуйста, не бросай…

Под это она забывается сном, а утром обнаруживает себя всё так же, – он спит, не размыкая объятий и ровно дыша ей в шею. Соня пробует аккуратно выбраться, но он спросонья только крепче сжимает её, так что она застывает и остаётся лежать, окружённая теплом и сонной, такой по-медвежьи неуклюжей нежностью.

В тишине наступившего утра, в кольце этих рук так благостно, что ум проваливается в пустоту, и разом тают все звуки, и, словно увязнув в густой смоле, останавливается время.

Мужчина, посапывая, спит, и Соня вжимается в него вся, боясь заплакать и ощущая, как из её сердца растекается тончайший розовый свет, окутывая их обоих.

– Я люблю тебя, – беззвучно шепчет она одними губами. – Я хочу быть для тебя любовью… Любовью…

На другой день он подводит её к зеркалу:

– Посмотрите, леди, какая Вы красивая. Вы чудесны даже более, чем вся…

– Какая же я красивая? – смеётся Соня, ощупывая себя спереди. – Шутишь? Грудь маленькая, – трогает ягодицы: – Тут кошмар! Я страшная! Да ещё и дура в придачу!

– Леди, – зловеще произносит мужчина, – за «дуру» я Вас буду сурово наказывать. Понятно? – и он легонько шлёпает её по губам ладонью, давая понять – как.

– Понятно, – кивает она, усмехнувшись. Вот шутник-то! – Но что поделать-то, если я дура?

Он меняется в лице и быстро, наотмашь бьёт её, – удар получается ощутимо тяжёлым. Охнув, Соня хватается за щеку:

– Ты что! Больно же!

– Предупреждаю, – повторяет мужчина, приблизив к ней разъярённое лицо. В голосе звучат стальные нотки. – За «дуру» я Вас буду сурово наказывать, леди, – и членораздельно добавляет: – Спрошу ещё раз: понятно?

Она молча кивает головой.

Нервно пробежав от стены к стене, он кидается в прихожую, втискивает ноги в ботинки, шнурует.

– Уходишь? – спрашивает Соня, всё так же держась за щеку.

– В магазин. Конфет куплю. А Вам? Что Вы хотите?

Она моргает, моргает, – как-то так беззащитно, с усилием, с непониманием, – и взгляд начинает блуждать. Отвечает совсем невпопад:

– Я хочу родить тебе мальчика… и девочку. И на море ещё хочу.

– Детей? С чего Вы взяли, что я хочу детей? – брезгливо морщится он, испуганно пятясь, словно боится заразиться детьми через воздух. Хлопает по карману с презервативами. – И какое нахрен море, когда столько насущных проблем?

– Тогда… купи мне прокладки… пожалуйста.

– Что?! – он дёргается, и лицо искажает болезненная гримаса.

– Мне… нужно… – беспомощно говорит Соня, вяло взмахнув рукой и вновь приложив её к пылающей щеке.

– Фу, – кривится он. – Фу!

Исчезает, хлопает дверью.

…Вернётся он заполночь с карманами, набитыми под завязку синими фантиками. Разумеется, без прокладок.

…«Он спросил, понятно ли мне. Только дуры не понимают с первого раза… Он прав, – медленно пишет Соня в середине своего дневника, оставшись наедине. – Только так и надо воспитывать дур. Ему виднее. Учитель и должен быть строгим. Сама виновата. Будь хорошей девочкой, детка! Получишь тогда и любовь, и секс, и пиццу ранч с помидорками. А прокладки купи сама».

Грете этих страниц прочесть не доведётся.

Именно их спустя время Соня яростно уничтожит, выдёрнув целый блок и этим едва не разорвав тетрадь пополам, – на толстых скрепках останутся куски бумажного мяса. Насильно успокоившись, с долей извращённой педантичности, каждый лист затем она расчленит на полосочки, и по одной сосредоточенно будет их пережёвывать, сидя на коврике у себя в комнатушке. Ночь расширится, наполнится шорохом бегающих тараканов, вытеснит розовый свет из её груди. Так, совершенно конкретным образом она будет заполнять свою внутреннюю бездонную пустоту, с которой останется один на один, – пустота будет болеть, разбавляясь лишь послевкусием целлюлозы и едкой желчи.