– У меня всё нормально? – спрашивает она.
– Да, не волнуйтесь.
– Ребёнок будет здоровый?
Переглядываюсь с медсестрой. Что ответить?
– Да, здоровый, – решаю подыграть и смотрю в карточку. Внизу кровоподтёки – следы насилия и проникновения. Плюс выделения. Придётся сделать мазки на гонококк и хламидии. – Родственников нашли? – спрашиваю медсестру.
– Пока нет.
– С тобой мне было гораздо легче, насколько я помню, – говорит мне Лариса Сергеевна.
Снова принимает меня за кого-то. Возможно, свою дочь?
– Всё хорошо. Осталось немного, потерпите чуть-чуть, – прошу её и говорю медсестре сделать укол лонгацефа для профилактики венерических инфекций.
– Подождите, – вдруг просит старушка. – Ведь я не жду ребёнка, правда?
– Нет, Лариса Сергеевна. Но вы в больнице, и мы о вас позаботимся.
– Я знаю, дорогая моя.
– Скажите, вы знаете, почему вы здесь?
Старушка пожимает плечами.
– К вам в квартиру последнее время никто не заходил? – спрашиваю её.
– У меня теперь редко бывают гости, – смущённо улыбается Лариса Сергеевна.
На смартфон приходит сообщение. Читаю и улыбаюсь: меня приглашают в хирургическое отделение. Раздаю распоряжения относительно работы и поднимаюсь наверх. Валерьян Эдуардович уже моет руки, встаю рядом и жду, что хотел сказать. Некоторое время коллега молча натирает щёточкой пальцы и ладони.
– Я… – начинает он нерешительно, но потом его голос обретает уверенность. – Мне не стоило вмешивать в дело личные эмоции. Ты была права. Молодец, что отстояла больную.
– Спасибо.
– Я не мастер извиняться. Так что забудем и всё, ладно?
– А наши рабочие отношения в порядке?
– Элли, – улыбается Заславский, глядя на меня, – мы суждены друг другу небом.
Хихикаю в ответ.
– Спасибо!
Иду в свои пенаты. Заглядываю к Ларисе Сергеевне. Она как ни в чём не бывало сидит на койке, расчёсывает свои мелкие рыжие кудряшки.
– Наташа милая девочка, правда?
– Да. Она очень за вас переживает.
– Напоминает мою дочь. Так неловко… Ну стоило ли привозить меня сюда из-за шишки на голове? – улыбается старушка. – Ой… застряла.
Помогаю вытащить расчёску.
– В моём возрасте чувствуешь себя такой бесполезной. И память никуда не годится. На днях пришла домой, оставила ключи в двери.
– По-моему, возраст тут ни при чём. Со мной тоже такое бывает, – утешаю её.
Лариса Сергеевна вдруг замирает с расчёской в волосах. Взгляд её устремлён в пространство.
– Я оставила ключ в двери… – задумчиво произносит она. – Я оставила… и в квартиру вошёл мужчина. Он закрыл мне рот рукой, потом повалил на пол… – старушка внезапно роняет расчёску, сдавленно выкрикивает «О, Господи!» и зажимает рот ладонями, начиная рыдать.
Подбегаю к ней, обнимаю и прижимаю к себе. По морщинистому лицу льются слёзы.
– Боже мой… Боже… – приговаривает она.
С трудом удаётся привести её в чувство, сделав укол ативана, после чего спустя несколько минут Лариса Сергеевна засыпает. Иду в регистратуру, думая о том, что таких мутантов, которые творят подобное с беззащитными старушками, надо оскоплять, причём желательно тупыми инструментами.
День заканчивается мой бесконечной усталостью и желанием поскорее добраться домой и брякнуться на диван, чтобы хоть часок поспать, а потом уже заниматься домашними делами. Но кто позволит такое матери-одиночке? Отпускаю няню, и приходится наводить порядок, а уж принимать душ с открытой дверью я давно привыкла, чтобы слышать каждое движение Олюшки. А что будет, когда она научится ползать и ходить?
