– Будем надеяться, что он один такой, – хмуро замечает Яровая.
– Может, вам стоит оповестить широкую общественность, чтобы пожилые женщины были осторожнее? – спрашиваю следователей.
– Это решать начальству, – говорит Багрицкий.
– Вы должны его остановить. И как можно скорее.
– Мы и собираемся. Начнём с соседки Ларисы Сергеевны, Натальи, – сообщает Яровая.
– Вы что, её подозреваете? – удивляюсь. – Она искренне привязана с старушке и уважает её, заботится. И ничего не знает об акте насилия.
– Ясно. Но проверить стоит.
Оставляю следователей, мне нужно проверить, как идёт подготовка к операции Лилии. Иду в кабинет Заславского. Стоит оказаться внутри, как вижу: Валерьян Эдуардович далеко не в лучшем расположении духа.
– Что-то случилось? – спрашиваю его.
– Будь проклят тот день, когда я согласился исполнять обязанности главврача! – ворчит хирург. – Мало того, что мне теперь приходится заниматься бумажками вместо того, чтобы оперировать, так ещё и полиция начала трясти, как грушу!
– В смысле? – поражаюсь я. – Вы-то здесь при чём?
– Они копают под Гранина. Пытаются отыскать у нас какую-то коррупционную схему. Намекали, что депутат Мураховский и Никита Михайлович могли быть связаны. Намекали на откаты, серые схемы перевода денег, ещё что-то. Я врач, Элли! – вдруг шлёпает Заславский по столу, заставляя меня моргнуть. – Мне нужны мои больные!
Молчу, поскольку сказать нечего. Простые слова утешения на коллегу едва ли подействуют.
– Валерьян Эдуардович, я пришла спросить, когда у Лилии, – той девочки с раздробленным бедром, – будет операция на связках.
– Элли, я тебе уже говорил. У меня расписание операций – на год вперёд. Прости, не нашёл окошка, – бурчит Заславский в ответ. Он слишком сильно раздражён, чтобы говорить спокойно и рассудительно, как обычно. Прекрасно понимаю его чувства, но и от своих намерений отказаться не имею права. Ведь девочка страдает.
– Но операцию нужно сделать как можно скорее, – стою на своём.
– Значит, ты уже вносишь изменения в моё расписание? – начинает снова закипать хирург. Никогда его таким не видела. А ведь совсем недавно стал исполнять обязанности Гранина. Что же с ним через месяц будет? На людей со скальпелем кидаться начнёт?
– Нет, конечно. Но девочке очень нужна эта операция.
– Это моё отделение. И я буду решать, что для больной лучше, – нервно говорит Валерьян Эдуардович.
– Операция нужна!
– Не вижу в ней необходимости! – выпаливает Заславский, снова шлёпая ладонью по столу.
Сохраняя ледяное самообладание, – последний год сделал меня устойчивее, – отвечаю спокойно:
– Необходимость есть. Не знаю, насколько у вас там плотное расписание, но мне на это, честно говоря… 12-летняя девочка хочет вернуть свой голос. И мы обязаны сделать для этого всё возможное.
Заславский смотрит на меня, поджав губы. Но по глазам вижу: всплеск эмоций схлынул, хирург вновь становится самим собой, то есть человеком прагматичным и тактичным. Однако его следующий вопрос едва не ставит меня в тупик.
– Ты сомневаешься, что я действую в интересах больной?
– Нет.
– Хорошо. Потому что я тебе этого очень не советую, – говорит Валерьян Эдуардович. Раскрывает свой ежедневник. Листает.
Проходит полминуты, и наконец слышу:
– Хорошо. Будет операция. Вам сообщат.
– Спасибо, – говорю и ухожу, пока не передумал.
За дверью прислоняюсь спиной к стене и выдыхаю. Мне только с Заславским поссориться не хватало! А ведь были от этого на расстоянии вытянутой руки. Нет-нет, проблемы Гранина не должны мешать моим отношениям с коллегами и тем более их испортить. Лучший способ не думать, о чём не хочется, – работа. Потому возвращаюсь в своё отделение, где уже готовы результаты Ларисы Сергеевны.
