– Во-первых, там уже новая заведующая, а, во-вторых, мне уже не хочется оставаться на станции, – ответила Елена. – Одни станут лезть с сочувствием, другие будут пытаться уесть по мелочи… Даже и не знаю, что хуже. Ну и вообще, валить – так валить. Место на примете есть, сидеть на шее у мужа не собираюсь.
– Что за место? – хором спросили муж и дочь.
– Ну это пока так… Смутно-предположительно… – замялась Елена. – Был разговор в декабре с гендиректором «Главмедпомощи». Он хочет, чтобы я возглавила их скоропомощную службу. Условия хорошие, работа немного поспокойнее, правда с командировками, потому что у них куча филиалов по стране разбросана…
– Командировки – это не страшно, – заметил Данилов. – Кругозор расширишь…
– Побываешь там, где никогда не была! – добавила Маша. – Ах, путешествия – это так интересно…
– Мне другое интересно, – Данилов пристально посмотрел в глаза жены. – Ты уже в декабре понимала, что тучи могут настолько сгуститься? Или ты будущее прозревать умеешь?
– Я умею понимать, куда ветер дует, – усмехнулась Елена. – И чувствую, что скоро грянет буря… Но мы отвлеклись от темы. Маша, классика важнее всех ваших Тиктоков вместе взятых!..
Перед тем, как заснуть, Данилов нашел в Сети нужное стихотворение и сказал Елене, читавшей воспоминания о детстве Юрия Полуякова:
– Ты с классикой поосторожнее, она же ведь разная бывает. Лучше используй термин «хорошая литература».
– Это ты к чему? – удивилась Елена, откладывая книгу в сторону.
– К вашему разговору с Машей. Хочу рассказать тебе один случай из перестроечных времен. Подруга моей мамы устроилась в передовую новогиреевскую школу, незадолго до того переименованную в лицей. Лицей – это же упор на гуманитарные предметы, в частности – четыре часа в неделю факультатив по литературе. А тогда было такое дурацкое новшество. Мол, в старших классах педагог не должен руководить учебным процессом, поскольку это сковывает инициативу учащихся. Обозначь направление и помогай ученикам советами, пусть сами движутся по тернистой тропе знаний…
– Что за вздор?! – фыркнула Елена.
– Вздор, – согласился Данилов, – но тогда этот вздор был установкой. Маминой подруге предстояло провести показательный факультатив по лирике русских поэтов начала двадцатого века, который должна была оценить какая-то высокая комиссия, кажется – министерская. Она поставила перед детьми задачу, но контролировать ничего не стала. Десятый класс, почти совсем взрослые, сами разберутся прекрасно. И один из ее любимых учеников, звезда лицея, прочел вот это стихотворение.
Данилов протянул Елене телефон.
«Расстегни свои застежки и завязки развяжи.
Тело, жаждущее боли, нестыдливо обнажи.
Опусти к узорам темным отуманенный твой взор,
Закраснейся, и засмейся, и ложися на ковёр.
Чтобы тело без помехи долго, долго истязать,
Надо руки, надо ноги крепко к кольцам привязать.
Чтобы глупые соседи не пришли на нас смотреть,
Надо окна занавесить, надо двери запереть.
Чтобы воплей не услышал ни добряк, ни лицемер,
Надо плотно оградиться глухотой немых портьер».[7] – Что за порнография? – ахнула Елена.
– Лирическое стихотворение классика отечественной литературы Федора Сологуба, – ответил Данилов. – Написанное в начале двадцатого века. Оба условия отбора были соблюдены, но, тем не менее, скандал получился грандиозный. Бедной подруге пришлось уйти из лицея в ПТУ при фабрике имени Бабаева, потому что больше никуда ее не брали. А ты говоришь – классика. Кстати, по поводу вашего перфекциониста у меня есть одно соображение.
