– А что, конопли не хватило?
– Нет, конопли хватает – десяток мешков в речке мокнет, а вот сбора я взял мало, смог приготовить только вот это. – И он показал большую чашу, доверху наполненную мазью.
– Конечно, для всего тела маловато. Если не жирно смазывать, то раза на два хватит, не больше. У него на спине, ты помнишь, кожа до мяса порвана, да и живот весь черный от батогов.
Дверь скрипнула, пламя свечей заколебалось, и больше половины из них погасли.
– Кто здесь? – воскликнул Готфрид, вглядываясь в темноту.
– Это я, – ответил послушник Кирилл. – Келарь просит вас примкнуть к братии и совместно потрапезничать.
– Нам бы прежде напоить нашего товарища, – сказал Петр. – Нет ли на вашем дворе какого-либо взвара или кваса? Он целый день почти ничего не ел и не пил.
– По уставу киновии еству едят и питье пьют все за общей трапезой, и ничего, даже питейной воды, вносить в келью нельзя. Он должен сам встать и дойти до трапезной.
– Что ты такое говоришь?! – возмутился Петр. – Ты же видишь, что он совсем немощен и не может двигаться.
– Да, я знаю, – ответил послушник. – Поэтому келарь, который вправлял вашему товарищу суставы, распорядился, чтобы трапезник выдал насильнику чашу репного кваса, которым, пока вы будете трапезничать, он напоит больного. А еще он сказал, что человек этот после пытки. У него на теле следы от батогов.
– Да, он был пытан, – подтвердил Петр. – Разве сегодня мало тех, которых безвинно пытают? Нельзя ли нам просто взять эту чашу кваса у трапезника и самим его напоить?
– В уставе киновии сказано: все, что выкладывает на стол трапезник, должно быть употреблено в трапезной. И ни инок, ни послушник, ни паломник не могут ничего выносить из трапезной. Если сам больной не может прийти в трапезную, то должен уповать на Господа и дождаться, когда Он исцелит его и придаст ему силы. Но келарь, как я говорил, сегодня сделал для вашего товарища послабление… А теперь, господине, надо идти, опаздывать нельзя.
Готфрид пошел в соседние кельи сообщить стрельцам о приглашении на вечернюю трапезу. Петр же, не теряя времени, взял чашу с мазью и смазал некоторые сильно опухшие места на теле мужичка. А когда Готфрид вернулся, они вместе надели на него порты, исподнюю и, осторожно усадив в удобное положение, укрыли армяком.
Трапезная располагалась в пристройке к полусгоревшей церкви, под которой находилась поварня. Это было удобно, потому что через бревенчатый потолок подклети в трапезную проникал теплый воздух. Он согревал не только ее, но и притвор. Поэтому в холодную и промозглую погоду, несмотря на скудную пищу – щи из кислицы, репа с капустой да каша из распаренного гороха, – монахи иногда часами засиживались за едой еще и ради тепла. А потом, не заходя в темную ледяную келью, оставались в церкви на вечернее богослужение. Наши герои вошли в трапезную, где все двадцать пять иноков уже сидели за длинными столами. При их появлении ни один из монахов не повернул головы в ту сторону. Каждый сидел и молча смотрел перед собой, слушая приглушенный голос чтеца, который по благословению келаря, ввиду отсутствия игумена, читал жития святых. Вся братия была одета по-разному. Как послушник Кирюшка объяснил гостям, одежда каждого инока соответствовала тому, к какой схиме он был причислен. Если в потертых рясах и скуфейках, то это новоначальные послушники. Монахи с хитоном под рясой и параманом – это малосхимники, давшие монашеский обет послушания, и получившие новое имя. А иноки, облаченные в последний атрибут отречения от мира – аналав и черный куколь, это монахи великой схимы.
