Готфрид и Петр удивленно переглянулись и с некоторым страхом посмотрели на крепкого бородатого инока. Тот стоял и во все глаза, не мигая, смотрел на помяса. Казалось, еще мгновение, и он своими огромными волосатыми руками с толстыми мясистыми пальцами схватит это тщедушное и безвольное тело и растерзает его как зверь. Петр с ужасом вспомнил, как такой же бородатый палач в забрызганной кровью рубахе и с крестом на шее еще только несколько часов назад пытал невинного и несчастного старика в застенке, выворачивая ему руки. Он вздрогнул от этих мыслей и хотел заслонить беднягу своим телом.
Инок горой склонился к послушнику и что-то прошептал тому на ухо.
– Вениамин сказал, что нужно быстрее вправить суставы, иначе они застынут и мужик останется безруким, – передал слова монаха послушник. – Еще он сказал, чтобы кто-то пошел в поварню и приготовил унимающее боль зелье. Трапезник знает об этом.
Готфрид взял в руки веревку, рассмотрел ее и спросил:
– Эта веревка из конопли?
– Да, – кивнул хлопец.
– А где вы ее берете?
– Сами плетем.
– Я про коноплю.
– Растим ее. Вон там за скитом есть поляна, там и растим.
– А есть сухие стебли? Для приготовления зелья, унимающего боль, мне нужна конопля.
– Нет, сухих нет. Есть только вымоченные. Все, что выращиваем, в суконных мешках опускаем в воду. Держим растения день и ночь в воде, а потом из них готовим дерюгу, мешковину и скручиваем веревки.
– Это еще лучше. Можно нам взять этой вымоченной конопли для приготовления лекарского снадобья? – спросил Готфрид.
Послушник наклонился к уху инока. Тот так же на ухо дал отроку ответ.
– Вениамин сказал, что все необходимое для приготовления снадобья можно взять у эконома. Пойдем, господине, со мной, я покажу.
Послушник увел Готфрида. Петр и стрельцы остались с молчаливым иноком. В растерянности Петр смотрел то на монаха, то на бедолагу и не знал, что делать. Монах тем временем подошел к сидевшему на лавке мужику, жестом показал стрельцам, чтобы держали того за ноги и, обхватив обеими руками тщедушное тело, опрокинул его на спину. Правая рука безвольно скатилась вниз и повисла, отчего старик хрипло вскрикнул. Огромными, словно медвежьими, лапами монах ощупал его плечи и зачем-то большим пальцем промял подмышки. Офонасий выгнулся дугой. Затем монах все так же молча снял с себя лапти. Оставшись в одних онучах, он сел на край лавки, взял двумя руками правую руку мужика, а пяткой правой ноги уперся несчастному в подмышку. Отведя его руку чуть в сторону, он резко за нее дернул. Рубаха Офонасия задралась, оголив багровый с синюшными полосами живот. Послышался хруст и душераздирающий вопль – рука встала на место.
Не обращая внимания на крики страдальца, монах обеими руками обхватил худое тело помяса и одним махом перевернул его на лавке в другую сторону. Все так же хладнокровно он проделал такую же манипуляцию с другой рукой. Закончив эту варварскую процедуру, он рывком, как это обычно делают заплечные мастера, посадил мужика и, взяв веревку со скамьи, ловко привязал ему руки к туловищу.
Прислоненный к стене помяс в беспамятстве сидел, опустив голову на грудь. Келарь проверил крепость веревок и, ничего не сказав и даже не посмотрев на Петра, ушел. Вскоре вернулся Готфрид. В руках он держал большую чашу с желтовато-серой тягучей массой.
– Ну что, приготовил? – взволновано спросил товарища Петр.
– Да, но мало…
