Доктор Постников. Ягодная повинность - страница 24



Стойла для лошадей были добротные, и сенник был полон кормов. Пока стрельцы и возница Филипп кормили, поили и устраивали своих лошадей и повозку под навесом, послушник Кирюшка подвел Петра и Готфрида к длинному, в один этаж, сараю.

– Здесь гостевые кельи, – сказал он. – Можете занимать любую.

Петр подошел к первой двери, дернул за ручку, дверь хрипло скрипнула и, соскочив с верхней петли, отвалилась боком поперек проема. Приладив дверь к стене, послушник с фонарем вошел внутрь. Друзья последовали за ним. В нос им пахнуло сыростью и прелой соломой. Келья оказалась чуть больше квадратной сажени – что тебе могила. Ни окна, ни стола – только скамья да лавка по длине кельи, на которой высокий человек наподобие Петра вряд ли смог бы поместиться. Пол дощатый, прогрызенный либо мышами, либо крысами. Из-под него шел запах гнилья и падали. Петр и Готфрид достали из своих сумок сальные свечи, запалили их и расставили по периметру лавки. Лавка была такая же гнилая и мокрая, как и пол. Делать было нечего, что есть, то есть. Послушник сбегал под навес за сухой соломой. Друзья засыпали ею пол. Затем аккуратно уложили измученного помяса на лавку. Мужик продолжал непрерывно стонать. Голос его осип, а из горла временами вырывались свистящие хрипы. Петр снял с него исподнюю рубаху и стянул порты. При этом из тщедушного тела вырвался такой душераздирающий крик, что его, наверное, услышала не только монастырская братия. На теле мужика не осталось живого места. Седая грудь, впалый живот и дряблые ноги были сплошь в синяках. Друзья перевернули его на живот, чем вызвали у него не меньшую боль чем тогда, когда укладывали на спину. Спина была темно-багрового цвета с запекшейся кровью на клочьях кожи.

– Надо бы осмотреть плечевые суставы, – сказал Петр. – Ты заметил, что, когда мы его переворачивали, руки болтались в разные стороны, как будто сорвались с привязи. Как думаешь, от чего он так кричит: от того, что мы его ворочаем, или от того, что у него вывихнуты суставы?

Готфрид удивленно посмотрел на Петра:

– Думаю, от боли!

– Ну да, – смущенно проговорил Петр. – От чего же еще можно стонать, если не от нее, откуда бы она ни исходила. Я помню, как мучился Никодим, когда ему вывернули плечи, он себе места не находил, был весь зеленый. Я попробую вправить ему суставы, но сначала чем-то надо унять боль, а то может не выдержать.

– Спрошу у монахов, нет ли у них каких-нибудь трав, – предложил Готфрид. Он вышел на улицу. Под навесом стрельцы привязывали своих коней, а Филипп пристраивал повозку. – Филипп, – позвал его Готфрид, – кликни кого-нибудь из монахов или послушника позови.

В это время Петр, стараясь не причинять мук, усадил помяса на лавку, прислонив его к стене. От притупившейся боли стоны мужика превратились в продолжительные выдохи со свистом.

– Вот, смотри, – сказал Петр Готфриду, когда тот вошел в келью, – видишь, кость ушла в грудную клетку, а ключица встала дыбом, как птица перед взлетом. Когда я его посадил, мне показалось, что стоны его ослабли.

– Мой друг, вспомни, сколько часов мы ехали, и все это время он стонал, рыдал и кричал. Теперь у него на это просто нет сил. А боль, я думаю, какая была, такая и осталась. Я согласен с тобой: главное, от чего он страдает, это от вывернутых суставов. Если их правильно вправить, то ему сразу станет легче, и он, возможно, уснет. Утром можно будет приготовить декокт и смазать им все больные места. Если, конечно, в монастыре найдется хоть немного хлебного вина и меда.