свои тонкие брови. — Я про ювелира… Альберта Гилберта вообще-то…
Теряю нить диалога между девушкой Капустина и «парнем» Капустиной, ощутив, как в заднем кармане джинсов настойчиво вибрирует телефон.
На экране имя матери Власова, бабушки Маруси, и это означает, что трубку я возьму обязательно.
Прихватив кружку с недопитым глинтвейном, быстро ухожу из гостиной в поисках тихого места, но на этот раз держусь подальше от коридора, сразу поднимаясь вверх по лестнице на второй этаж, предполагая и рассчитывая на то, что преодолеть эту лестницу кое-кому будет очень непросто.
12. Глава 12
На моих закрытых веках пляшут красные огоньки, пробиваясь через них и заставляя распахнуть глаза так резко, будто кто-то щелкнул пальцами рядом с ухом.
Гирлянда на темном окне прямо напротив мигает в каком-то сумасшедшем режиме, от которого мгновенно устают глаза. Отведя взгляд, осматриваюсь вокруг, пытаясь понять, где нахожусь и сколько сейчас времени. Вожу сонными глазами влево-вправо по потолку и по комнате, в углу которой стоит напольный торшер, давая тусклое освещение маленькой гостевой спальне.
В комнате очень тихо. Кроме моего дыхания не слышно ничего: даже ветра, порывы которого раскачивают кроны заснеженных деревьев за большим окном.
Резко приняв вертикальное положение, сбрасываю с себя клетчатый шерстяной плед, которым была накрыта и который не знаю откуда взялся. Когда я присела на этот диван, никакого пледа поблизости не было. Сама не знаю, как уснула, все из-за сумасшествия этого дня и глинтвейна: он подействовал на меня как снотворное.
Роюсь в складках пледа, чтобы отыскать там свой телефон. Он здесь, и он показывает почти девять вечера.
Я проспала почти два часа!
Я никогда не засыпала в чужих домах, но после того, как пожелала Марусе спокойной ночи и коротко поговорила с ее бабушкой, присела на диван Капустина, и он оказался чертовски мягким…
Быстро расчесав пальцами волосы и оправив перекрутившийся на талии свитер, выглядываю из комнаты в коридор второго этажа, морщась от яркого света, который там горит.
Дом будто вымер…
Сбежав на цыпочках по ступеньками до середины лестницы, прислушиваюсь, но единственный звук поблизости — тихо работающий в гостиной телевизор, от его голубого свечения по полу пляшут блики. Вся эта тишина вокруг действует на меня так, что я инстинктивно боюсь шуметь и даже дышать.
Подойдя к дверному проему, заглядываю в гостиную, где никого, кроме… Зотова. Развалившись на диване и забросив на журнальный столик больную ногу, в темноте он смотрит хоккей. Под рукой на подлокотнике пристроена маленькая вазочка, из которой Марк что-то прихватывает и отправляет себе в рот.
Пользуясь тем, что все его внимание сконцентрировано на экране, смотрю на него, затаившись у двери, как вор. Невозможно передать, как моей внутренней идиотке нравится в нем все: его фигура, все эти мышцы, четкий профиль, на котором пляшут блики. Нравится даже то, что Марк выглядит задумчивым, сосредоточенным и серьезным, будто разбирает игру по телевизору на атомы, а свет от экрана делает черты его лица тверже и резче. Мужественнее…
Заставляю глаза отлипнуть от его лица. Я не собираюсь быть пойманной, поэтому делаю шаг в гостиную и мрачно спрашиваю:
— Где все?
Марк резко поворачивает голову и садится, убрав ногу со столика и обтерев ладонь о ткань спортивных штанов. Секунду он тратит на то, чтобы осмотреть меня быстрым взглядом, и только потом отвечает:
