Возможно, я была наивной глупой девочкой, и тогда все это мне просто показалось, ведь в семнадцать ты влюбляешься сердцем, телом и ощущениями, и уж никак не мозгами, но сейчас мне двадцать четыре, а мое тело снова меня предает!
Я не вспоминала о Зотове с тех пор, как впервые взяла на руки дочь. Он стерся, стал воспоминанием, от которого только иногда, в какие-то особые дни слегка щемило сердце, а потом и это прошло. Я не думала о нем, не искала информации и тем более не надеялась снова его увидеть.
Теперь он здесь, на расстоянии, которое можно измерить метрами, и это не дает мне покоя, как больной зуб! Может, потому что все свои чувства и обиду я похоронила в себе молча, ни с кем толком их не разделив.
Мне некому было о них рассказать. Уж точно не моему отцу. Я толком не могла разделить свою боль даже с Таней, ведь мы часто ссорились тогда из-за Зотова. Из-за того, что я проводила с ним каждую свободную минуту своего времени…
Я варилась в своих переживаниях одна, и, как вредный обиженный ребенок, хотела сделать Зотову так же больно, как он сделал мне, даже если он об этом никогда не узнает. Он и не узнал, а я… наделала глупостей…
Мы познакомились с Власовым в сентябре, в столовой. Родион предложил мне кофе. Привлекательный самоуверенный сын декана. Он умел произвести впечатление. Был милым и обаятельным, когда ему это было нужно. Искал со мной встречи на переменах и осыпал комплиментами, которые я не принимала. У меня был парень. Мой непрошибаемый хоккеист, к которому неслась в объятия после занятий. Власов усмехался и говорил: парень не стена, подвинется. Наверное, для него это было чем-то вроде состязания, азарта, а Марк… ему я про Родиона даже никогда не рассказывала. Зотов готовился к отъезду, в тот период нам было ни до чего.
А потом случился тот Новый год. Сообщение, которое Зотов прочитал и на которое не ответил. Наверное, ему было некогда, ведь его сторис пестрили прямыми трансляциями того, как встречают Новый год спортсмены Канадского “Виннипег Джетс” — ярко, с размахом и морем раздетых девушек, украшающих хоккеистов как новогодние гирлянды.
В ту ночь я и наделала глупостей, а в эту хочу делать лишь то, что хочу.
Откинув одеяло, встаю с кровати, слыша тихое посапывание Тани.
Для человека, который боялся не уснуть, она выглядит чертовски спящей.
В отличие от нее, я действительно не смогу уснуть! Внутри меня словно сработал старый заржавевший механизм, который годами не заводился, и я не боюсь этого скрипа.
Обняв себя руками, меряю босыми ногами комнату. Подхожу к окну и смотрю, как ветер поднимает с земли снег, закручивая его крошечными торнадо.
Приняв решение, распахиваю дверь и на цыпочках выхожу в коридор, но, добежав до лестницы, разворачиваюсь и возвращаюсь назад в комнату. Прикрыв дверь и подперев ее спиной, дышу медленно и глубоко, давая себе еще немного времени.
Развернувшись, снова выхожу из комнаты и сбегаю вниз по лестнице. Из гостиной доносится дружный храп, по полу пляшут разноцветные огни гирлянд.
Мои ладони влажные и холодные, когда берусь за дверную ручку кабинета первого этажа.
За дверью мертвая тишина, но я упрямо смотрю перед собой и вхожу в комнату без стука.
Если бы обнаружила его сладко спящим, я бы ушла. И никогда больше не заговорила бы с ним. Никогда и ни за что.
Но он не спит.
Вытянувшись на диване и закинув за голову руку, Зотов смотрит в потолок и резко переводит глаза на меня.
