Отношения притяжения и отталкивания всё время возникали между биографической ипостасью авторской инстанции Толстого и Долоховым как воплощением символико-поведенческих сфер «война» и «охота».
Намеченные и проанализированные мотивные соответствия дают нам право считать образ Долохова в определённой мере автобиографическим – соответственно, самого Толстого в биографическом измерении авторской личности можно причислять к его прототипам.
§ 5. Топографическое, поведенческое и «природное» в образе Долохова: Кавказ, игра, собака
18 августа 1852 г. на Кавказе молодой Толстой записал в дневнике:
«Вот четыре правила, которыми руководствуются люди: 1) Жить для своего счастия. 2) Жить для своего счастия, делая как можно меньше зла другим. 3) Делать для других то, что желал бы, чтобы другие делали для меня. 4) Жить для счастия других. Целый день был на службе или с братом и офицерами. План романа начинает обозначаться» [XLVI. C. 139].
Именно здесь – в классическом для русской литературы эпохи романтизма кавказском ландшафте – впервые в творчестве Толстого появляется группа мотивов, обретающих потом своё завершение в образе Фёдора Долохова, чья характерологическая доминанта ярко отражает первое из правил: «жить для своего счастия». Данная запись в дневнике относится к периоду обдумывания Толстым «Казаков» – произведения, которое в итоге стало толстовским манифестом антиромантизма, попыткой рассказать правду о его Кавказе (Сьюзен Лейтон охарактеризовала кавказское творчество Л.Н. Толстого как «бунт против романтизма»75). Однако романтической составляющей удалось вполне гармонично вписаться в некоторые части толстовской художественной системы, в том числе в рассматриваемый нами образ.
Ключевыми слагаемыми концептосферы образа Долохова, как уже говорилось, являются мотивы отстранённости, отчуждённости, инаковости, характерологически соотносящие тип Долохова с такими героями, как князь Андрей, Яшвин, Турбин-отец из «Двух гусаров», Хаджи-Мурат, и другими толстовскими персонажами. Важная составляющая таких образов – многообразные мотивы, связанные с лиминальностью, пограничностью, пороговостью (которые, в свою очередь, логично соотносятся с отчуждённостью), особенно «пороговые» ситуации «поединка» с судьбой и случаем (карточная игра, дуэль, охота, отчаянные выходки), типологическая связь с мифопоэтическим образом собаки/волка как пограничным образом.
«Кавказский» период жизни и творчества писателя (переломный, «пороговый» момент для него) послужил импульсом для раздумий над этими особенными чертами человеческой натуры. Кавказ и Восток вообще сыграли в становлении Толстого исключительно важную роль; научная литература на эту тему весьма обширна: Э.Е. Зайденшнур посвятила несколько работ восточному фольклору в творчестве писателя76, существенный интерес представляет также работа А.И. Шифмана «Толстой и Восток»77, в которой обобщены сведения о взаимодействии Толстого с восточными культурами. В книге Сьюзен Лейтон о русской литературной рецепции Кавказа содержится немало любопытных наблюдений о роли ориентальных мотивов в толстовском творчестве78. Стоит также отметить статью К. Султано-ва о кавказском тексте Толстого79.
Именно на Кавказе Толстой осознаёт себя писателем:
«Помните, добрая тётенька, что когда-то вы посоветовали мне писать романы; так вот я послушался вашего совета – мои занятия, о которых я вам говорю, – литературные» [LIX.
