ДОЛЯ - страница 16

Только сейчас, наполовину освобождённый от одеяла, Иванов осознал, что лежит он на кровати абсолютно нагой, и страшно смутился. В палату, топоча ногами в босоножках на высокой деревянной платформе, влетела ещё одна медсестра, неся в руках две толстые бутыли для капельницы. Еле протиснувшись мимо здоровячки, она приступила к смене капельницы, проверила соединения и как входит игла у него в сгибе локтя. Рядом с первой она казалось маленькой суетливой пичужкой. Не внушала доверие, поэтому Алексей Петрович обратился не к ней.

– А можно мне мою одежду принести?

– Конечно, нельзя, – категоричность ответа сглаживалась густым певучим голосом. – Вся ваша одежда из реанимации поступила на склад, для хранения. Получите, когда выписываться будете. Родственники знают, что вы здесь?

– Нет...

– Продиктуйте номер телефона, я позвоню, сообщу, куда вас разместили. Они привезут то, что можно, – она ловко слегка повернула его на бок и сделала укол, забрала лоток с использованным шприцем с кровати и укрыла Алексея Петровича одеялом. Укол он почти не почувствовал.

– У меня нет родственников, – чувствуя, что по всему телу расходится томная приятная слабость, прошептал Алексей Петрович.

Девушки переглянулись, и здоровячка быстро вышла из палаты.

– Вы не переживайте, – сказала оставшаяся, низко наклоняясь над ним и шебуршась где-то под подушкой, – нас ваша нагота нисколько не смущает. Вы – пациент, а мы медработники. Вика сейчас что-нибудь придумает. Мы с ней тёзки, обеих родители Виками назвали. Она Виктория Большая, а я Виктория Маленькая. Я вам под правую руку разместила пульт с кнопкой. Нажмёте, если плохо себя почувствуете, и какая-нибудь Виктория к вам прибежит, мы сегодня на дежурстве.

Алексей Петрович, несмотря на полное бессилие, не мог не улыбнуться.

В приоткрытую дверь палаты почти бесшумно просочилась Виктория Большая, неся в руках свёрнутые белые простыни. Оставив две штуки аккуратно развешанными на спинке кровати, она свернула третью на манер треугольника и передала Виктории Маленькой. А сама, вновь откинув одеяло к ногам больного, легко приподняла его сухие старческие бёдра. Вторая Вика споро подсунула под него свёрнутую простыню, и Вика Большая запеленала его, как грудного малыша, в подгузник.

Алексей Петрович искренне надеялся, что щёки его не пылают. Он с благодарностью посмотрел на медсестёр, сознавая, что ощущает себя теперь гораздо спокойнее.

– Вот видите, вы переживали, а все разрешилось, – сказала та, что поменьше. – Вы пока отдохните без нас несколько минут, и будем делать кардиограмму. Доктор ждёт.

Обе девушки вышли, одна громко топая деревянной подошвой, другая – совершенно бесшумно.

«Уверенный» в себе пациент Иванов устало прикрыл глаза...

Вятка, 1901 год

Оказалось, что собираться и хлопотать о переезде значительно сложнее, чем решиться продать усадьбу. От навалившихся на его бедную голову дел, которые надо было решить немедленно или которые надо было держать в уме постоянно, с задумкой на перспективу, Пётр Алексеевич совсем растерялся.

Удивлённые неожиданно принятым решением – остаться без усадьбы, но с капиталом, и жить не как помещики, а как рантье, на довольно приличные проценты, – дети никак не могли разобраться в себе. Рады ли они уехать? Хотят ли они уехать или пусть останется все по-старому, как есть?

Девочки пришли в себя довольно быстро. Возможности Санкт-Петербурга и известие о скором переезде в столицу и их подруг, сестёр фон Людевиг, примерили с мыслью оставить дом, в котором умерла мама. Настоятельная потребность посещать кладбище в годовщину смерти и по соответствующим праздникам у Елизаветы и Анны Ивановых ещё не проявилась. Это приходит с возрастом.