И смешно, и грустно...
Выдавив каталку из узкого пространства, санитары, предупредив, что доктор сейчас подойдёт, пожелали скорейшего выздоровления и ушли, мягко прикрыв дверь.
Несколько секунд Алексей Петрович испытывал жуткий страх оттого, что остался в палате один и, очень измождённый, не сможет позвать на помощь в случае нужды. Он знал, так бывает после инфаркта, – у кого-то эйфория «Я жив!», а кого-то мучает необоримый животный страх. В дальнейшем эмоции меняются в зависимости от того, что скажет врач...
И доктор не заставил себя ждать...
Дверь палаты распахнулась, и деловой походкой вошёл высокий, чуть сутулый, ещё не старый мужчина с короткой, по-военному, стрижкой, в белом, широковатом для него халате поверх простой клетчатой рубашки. Серый свет из окна придавал его усталому лицу нездоровый цвет. У Алексея Петровича возникло желание предложить доктору прилечь на соседнюю кровать и отдохнуть. Но светло-карие глаза смотрели участливо и живо. Доктор поздоровался и, пройдя по узкому проходу, не задев ни одну из кроватей, принёс от окна стул и сел совсем близко к Алексею Петровичу, так, чтобы можно было без труда расслышать даже самый тихий шёпот больного.
– Давайте знакомиться, Алексей Петрович, я ваш лечащий врач, Антон Данилович Надеждин. Как вы себя сейчас чувствуете? Вы помните, что случилось, как вас сюда привезли?
– Да, помню, – ответил Иванов и почувствовал, что говорить ему стало полегче. – А где я?
– Вас привезли на Литейный...
– В Мариинскую?
– В Куйбышевскую, – поправил доктор.
– Когда-то она называлась Мариинской, меня здесь уже лечили, – прошелестел Алексей Петрович. – В войну...
– Ну, значит, стены эти для вас уже родные, помогут, на поправку пойдёте, – наигранно бодро констатировал Антон Данилович. – А в какие года вы тут лечились? Я дам команду найти вашу старую карту. Сравним, как и что.
– Это было очень давно, ещё в Первую мировую войну, – Алексей Петрович почувствовал, что очень устал. – Доктор, мне очень пить хочется, и во рту сплошной металл...
Все время, пока они разговаривали, врач прослушивал его пульс и сейчас немного нахмурился. Быстро встал, сдвинул стул к окну, открыл дверь палаты и что-то крикнул вглубь коридора.
Вернулся к пациенту, просто взял его за руку и проговорил:
– Металлический привкус – это от лекарств. Сейчас сестричка капельницу поменяет, и станет полегче. Водички принесёт тоже, вы пару-тройку глотков сделайте, но не увлекайтесь пока. Укольчик ещё сделаем и кардиограммку. Посмотрим, как ритм себя поведёт. Вы отдыхайте, надо сердцу дать возможность восстановиться. Кушать хотите?
Пациент Иванов, чувствуя себя очень дряхлым обессиленным стариком, едва покачал головой.
– Это хорошо, так как мы с вами обед все равно пропустили, – усмехнулся доктор и вновь серьёзно продолжил. – Сегодня у вас на обед и ужин только капельницы.
В палату ввалилась здоровая, крепко сбитая деваха. Халат плотно сидел на ней, подчёркивая все особенности фигуры и совсем не скрывая пухлых коленей, толстенная коса была собрана по-бабьи, в пучок, в несколько витков и не желала помещаться под белой шапочкой. Одинаково по-доброму улыбнувшись и доктору, и лежащему на кровати немощному старику, медсестра откинула укрывавшее его одеяло, разместила на кровати железный лоток со шприцем и ампулой и стала набирать в шприц лекарство.
– Результаты сразу мне, – строго сказал Антон Данилович медсестре. – Я не прощаюсь, – обернулся он к Алексею Петровичу и вышел в коридор.
