– Так что, дорогой мой Пётр Алексеевич, гуляния в морозные погоды вам теперь следует исключить, а потеплеет – милости просим на улицу, чем больше вы будете двигаться, тем лучше. И диета, обязательно диета. Все эти праздничные застолья – вон, решительно вон. Вот и сынку вашему, здравствуйте, Алексей Петрович, – Иван Яковлевич с чувством пожал холодную от страха руку Иванова-младшего, – я наказ сделаю, чтоб приглядывал за вами. Никаких там блинов, окороков и прочего сытного безобразия. В газетах можно читать только анекдотические происшествия и объявления, они тоже забавные бывают.
– Что вы, – улыбаясь и довольно бодро отвечал Пётр Алексеевич, прижимая дрожащей слабой рукой к груди руку сына, – какие блины, пост.
Ивану Яковлевичу, служившему до отставки в Кронштадском морском госпитале, он верил безоговорочно. Пётр Алексеевич доверял только военным докторам.
– Вот и поститесь, дорогой мой, поститесь, а по весне – на воды, хватит дикарём по дачам обитать.
Улыбнувшись отцу, Алексей вышел вслед за доктором в коридор. Там их ожидали Анна и Любаша. Увидев выражение лица сестры Алексея, доктор покачал головой и указал рукой в сторону гостиной, проговорив громким голосом:
– Анна Петровна, голубушка, здравствуйте, все значительно лучше, чем я предполагал.
Втроём они проследовали в гостиную. Доктор предпочитал, чтобы пациенты, особенно пожилые пациенты, не слышали разговоры с родственниками о возможных осложнениях. Меньше знают – меньше фантазируют.
Любаша присела на скамеечку возле двери кабинета. Она завела её специально, чтоб быстрее отзываться, если Петру Алексеевичу что-то понадобится. Хозяева и квартира ей нравились, терять их не хотелось. Она прекрасно понимала, что со смертью Иванова-старшего семья совсем распадётся, и ей, может статься, надо будет искать другое место. А найти таких спокойных и нетребовательных в столичном городе ой как непросто!
Тем более, что жалование ей платили двойное – и как горничной, и как кухарке. А кухонных забот почти никаких – утром завтрак на английский манер. Яйца с беконом да каша. И безрукий сготовит. Обед подавала чаще всего только старому барину, молодые-то в городе... Почти и не готовила. Барин скажет, что желает, из ресторана по телефону закажут, в судках горячий принесут, только сервируй. А то и вовсе в городе в клубах своих отобедает, так дома только чай и закуски вечером в ход идут. Приёмов не устраивают, важных гостей не водится. Правда, студенты с Анной Петровной бывают, но непритязательные, чаем обходятся...
– Вот что, друзья мои молодые, – начал доктор, плотно прикрыв за собой дверь, – все, действительно, не так худо, как можно было бы ожидать. Отец ваш человек ещё не слишком старый и быстро восстановится, но самое главное, чтобы подобные приступы не повторялись. Они страшны не последствиями, а тем, что рядом в нужную минуту может не оказаться врача. И как поведёт себя сердце при сильной нагрузке, никому из нас неизвестно. От приступа стенокардии и молодой может пострадать. Вы, Анна Петровна, присядьте, я вас посмотрю, что-то цвет лица мне ваш не нравится. Вот вам как раз питательная пища и прогулки на морозце не повредят, – подытожил доктор, заканчивая слушать пульс, – язык, пожалуйста...
Аня и стоящий рядом Алексей разом высунули языки. Иван Яковлевич махнул рукой на шалопая. Сияющие янтарные глаза и румянец во всю щеку говорили сами за себя.
