– Вот что, хозяин-барин мой, – весело проговорил Ермил, подхватывая Алексея на руки. – Милости просим в дом к нам, чаю с баранками и мёдом испить, да и одёжку почистить надо. А потом я на пролётке быстро до дома домчу.
Он пронёс мальчика мимо радостно галдящих работников. Одного из них Каблуков-старший отправил к господину Иванову с известием, что сынок жив-здоров, задерживается, чаем отогревается...
Дома, когда все уже успокоились, отец, уважив Ермила, выпил вместе с ним по рюмке водки за здоровье наследника. Наследник, раскрасневшийся от событий, выпитого в купеческом доме чая с мёдом и лёгкого вечернего морозца, по которому они в миг долетели до усадьбы в запряжённой бодрым рысаком бричке, к этому времени уже лежал под тяжёлой душной периной и с восторгом вспоминал бугры мощных мышц под жёсткой шерстью удивительной собаки, как легко держал её Ермил за загривок... Отец, после серьёзного внушения, категорически («Запомни, Алексей! Категорически!») запретил даже приближаться к забору купеческого дома, не то что на собак глазеть...
Поутру, после вчерашнего нервного напряжения, все спали дурно и потому встали рано. Отец все ещё сердился, по крайней мере за завтраком не ответил на приветствие. Резко разворачивал и мял ни в чем неповинную газету. Лиззи тоже дулась и даже отодвинула от него вазочку с вареньем, которое он хотел добавить в постную овсяную кашу.
Аня попыталась разрядить напряжение за столом очередным историческим рассказом. Да только тему выбрала неудачно. История про трёхглавую собаку, охраняющую вход в подземное царство мёртвых, настроение никому не улучшила... И только Агаша, подавая на стол, всё пыталась его ощупать – целёхонек ли? И гладила украдкой по плечику.
Ранний гость разрядил мрачную атмосферу завтрака и оказался очень даже кстати. Артемий Ермилыч Каблуков, облачённый в дорогой, однобортный, по моде, костюм-тройку, оставив на руках обалдевшей Агаши котелок и подбитую соболем шубу, шагнул в столовую, торжественно неся перед собой большую круглую коробку из шляпного магазина. В эту минуту, разодетый и гладко выбритый, он более выглядел барином, чем титулярный советник в отставке господин Иванов в старой домашней куртке.
– Доброго здоровья вам и семейству вашему, ваше благородие! Благополучия дому сему! – Каблуков перекрестился на восточный угол, где полагалось быть иконе, и низко поклонился, всё ещё прижимая к руке объёмную поклажу.
– И вам здравствовать, Артемий Ермилыч, – проговорил Иванов, стараясь не показать свою растерянность и удивление.
– Прости ты нас, ваше благородие, дураков! – загудел его голос над коробкой. – Недоглядели за мальчонкой! Думали, ну, смотрит и смотрит собачек, кому от этого плохо. А вишь, как получилось. Животное, что с него спросишь! Но мы его того... отослали. Склад на другом конце города сторожит. А это вот взамен повреждённой шапочки, – господин Каблуков поставил коробку на пол. Наклонившись, поднял крышку и с ловкостью заядлого фокусника вытащил на свет божий новёхонькую зимнюю шапку боярского фасона, отороченную мехом котика:
– Не побрезгуйте, а то вчера от шапочки Алексея Петровича одна слюнявая ветошь осталась.
Свернув и положив на стол газету, что несколько помогло справиться с новым неожиданным потрясением, Пётр Алексеевич строгим голосом приказал Алеше поблагодарить гостя и принять подарок.
Вежливо поблагодарив Артемия Ермиловича и подхватив шапку и коробку с криком: «Я примерю!» – Алёша шустро выскочил из столовой.
