В детстве я была плотным ребёнком, можно даже сказать, толстушкой, но в школе никто не дразнил, наверное, потому, что нрав у меня был весёлый и покладистый. А, может, ещё и потому, что рядом со мной всегда находился всеми уважаемый умница, шутник и балагур, сосед и одноклассник Сазонов Лёнька. Когда заканчивали четвёртый класс, старшие пугали нас историчкой, которая якобы детей ненавидит и шпыняет их указкой, если, не дай Бог, ошибёшься и покажешь на карте, например, вместо Мексики – Гондурас или Гваделупу какую…
Но для меня оказалась самой страшной училка по немецкому языку. Фамилия у неё была Гаврилова, а за глаза звали Макакой – уж слишком неприглядное и соответствующее у неё было лицо с нарисованными бровями и выдающейся вперёд нижней челюстью. У меня же был неподдельный интерес к иностранному языку, занималась я предметом с удовольствием, хватала пятёрки каждый урок и внешний вид преподавателя меня не занимал.
Однажды Гаврилова пришла без бровей – то ли забыла нарисовать, то ли что-то случилось. Она нервничала, ругалась на дежурного, что плохо вытер доску, выронила на пол содержимое своего учительского портфеля, а тут ещё я – со своей серой…
Сера – это такая жвачка, приготовленная из смолы хвойных деревьев – чтобы она не горчила и была жёлтенькой, её варили на молоке. В общем, любила я её жевать страшно – когда запах леса из серки исчезал, выплёвывала и откусывала следующий кусочек.
Не обращая внимания на дурное настроение училки, я увлеклась переводом новых слов, нажёвывая новую порцию серы, и вдруг слышу: «Кальченко, прекрати жевать, у тебя и так морда кирпича просит!». Класс замер на несколько секунд и в этой тишине раздался голос Лёньки: «Полина Андреевна, а Вы брови дома забыли!».
Класс взорвался хохотом, Гаврилова покраснела и опрометью вылетела в коридор…
Дома родители схватились за голову, узнав об этом случае, у них была встреча с директором школы и потом в классе долго не было немецкого языка. Гаврилова вернулась притихшая, с учениками в полемику не вступала, а у меня на всю жизнь остался комплекс по поводу своей внешности…
У Гавриловой не было мужа, жили они вдвоём с дочерью, которую звали Лушкой, училась она в 10 классе и была совсем непохожа на мать – помню её огромные карие глаза и толстенные косы…
Летом, после выпускного бала, Луша утонула. От реки её везли на машине, в открытом кузове, а мы, дети, сидели рядом и плакали. Я смотрела на девочку и думала о том, что лучше бы утонула Макака, а Луша уехала бы в город, вышла замуж за военного и была бы счастлива…
Прошли годы и однажды, где-то вначале 90-х годов, меня отправили в командировку в город Свободный. Промозглый октябрь, на привокзальной площади – никого, только одна застывшая фигурка продавщицы у тележки с мороженым. Я подошла спросить, какой автобус идёт до моего учреждения, и сразу же узнала её… Это была маленькая высохшая старушка, закутанная в поношенную шаль поверх серого халата, на руках – перчатки с обрезанным верхом, чтобы было удобнее считать мелочь, и совершенно пустые глаза – из них, видимо, уже давно ушла жизнь…
