– Фу, Трезор, фу… свои.
Собака садится ближе к хозяину и вместе с нами смотрит наверх.
– Смотри какое небо, как в детстве. Ты знаешь, а я нашёл твою зелёную звезду.
– Давно?
– Давно. После того, как ты уехала. Правда, она со временем переместилась немного. В ту сторону, где ты живёшь. Одна из звёзд вдруг начинает зеленеть, увеличиваться и двигаться. Я пугаюсь, а Лёнька смеётся: «Чего ты? Это же самолёт, смотри, там же ещё и красный мигает». Мы стоим рядом, облокотившись на перила, я чувствую запах сигаретного дыма, слышу Лёнькино дыхание. Над нами пролетают люди, человек триста, наверное. Каждый со своей судьбой. А наши здесь – в далёком глухом посёлке – онемевшие от соприкосновения, осознающие краткость этого мига, не находящие слов, чтобы выразить ощущение необратимости времени…
– Ну что, нам с тобой по пути, давай, немного провожу тебя, а то меня дома ждут. На днях сына ждём из армии.
Идём по знакомой улице, впереди бежит Трезорка и весело помахивает хвостом. У большого дома с новеньким забором останавливаемся. Лёнька окидывает взглядом окно, в котором горит свет, молча протягивает мне свои широкие ладони, наклоняется, дыханием согревает мои ладошки, затем резко поворачивается и уходит. Без слов…
Я смотрю вслед этому большому красивому человеку и думаю о том, что баба Шура не права – всё у Лёньки хорошо, просто, мы иногда не осознаём своего тихого счастья. Ведь главное, чтобы нас любили.
Несколько лет тому назад по осени довелось мне побывать на своей малой родине. От железнодорожной станции прошла знакомым путём по мостику через речушку и наверх, до родной улицы. За долгие годы она не изменилась, только подлесок за огородами превратился в густой лес. Дом, в котором прошло моё детство, был давно разобран, на его месте росли берёзы – раскидистые, вольготные, было заметно, что этот уголок им очень понравился.
Зашла в гости к своей однокласснице, чем несказанно обрадовала её. После сытного стола мы достали старые фотографии и предались милым воспоминаниям.
– А Тагаров мостик-то через речку до сих пор цел, – удивилась я.
– Несколько раз уже поправляли, бережём, – ответила Галя, и далёкое прошлое напомнило обоим об одной истории…
В конце нашей улицы, которая сбегала с бугра к весёлому лугу, всю весну пустовал один из домов. Говорили, что в него должна заселиться учительница с семьёй – в школе был недобор педагогического состава, но она так и не приехала, а вначале лета дом вдруг оживился, наполнился детскими голосами и вскоре все узнали о новых жителях. Странными они были, эти жители. Хозяйка – высокая, худая, молчаливая и с ней – шесть пацанов.
Старшему было лет 14, звали его Тагар, остальные – мал мала меньше, имён не помню. А вот имя хозяйки запомнилось, тоже было странное для того времени – Виола, но все почему-то звали её Веркой. Женщину можно было назвать красивой, если бы не худоба – цыганистого вида, с тёмными глазами, с большим узлом чёрных волос, она обращала на себя внимание, но всегда старалась быть незаметной. И ещё у женщины была слабость – приложиться к бутылочке. Пила дешёвое вино, правда, пьяной никто её не видел, но об этой пагубе знали, потому что приходила на работу с запахом.
А работать Виола устроилась в пекарню, что она там вытворяла с тестом – неизвестно, только хлеб в её смену выходил из печи настолько вкусным, что расхватывали его моментально. Даже из районного центра приезжали за Веркиным хлебом. В общем, несмотря на всестранности, женщину в посёлке приняли, а слабости прощали.
