Дора, Дора, памидора… - страница 33

Я быстро пришла в себя. Попыталась сориентироваться. Оказалось, лежу на полу среди множества стеклянных осколков. В глазах резкая боль. Надо мной перепуганные Лева и Рома. Светят фонариками прямо в лицо. Отодвигаю фонари. Сажусь.

– Что случилось, мальчики?

– На тебя упал кусок стекла из окна… небольшой… придавил немного. Как ты себя чувствуешь?

– Подавленно. – Я не смогла улыбнуться. Еж, кот и пес Страшила по-прежнему сидели кругом и пялились на шар. – Пошли вон! – заорала я, размахивая руками. – Заберите ежа, Рома-Лева! – Нагнулась к картофелине. Подняла. Во что бы положить ее? А охранник уже снимал куртку…

Мы снова шли по парку. Снова, как утром, было душно и липко. Охранник тащил картофелину. Рома с Левой на ходу перекладывали ежа с рук на руки. Мне было страшно. Тошнило. Я вспомнила, как Дарвин вырвала голым виски. Остановилась возле дерева. Нагнулась. Спазмы скрутили пустой желудок. Не было даже слюны. Подошли кот и Страшила, сочувственно присели на хвосты.

– Дон Кихот говорил…, – сказал Лева.

– Заткнись! – Я все-таки вырвала и сразу почувствовала облегчение, словно до этого нормально жить мешало содержимое желудка.

У входа в Лэб мы остановились. – Дальше я пойду одна, мальчики. – Повернулась к охраннику: – Давай железку. Куртку заберешь утром на вахте.

– Мы проводим. – Лева с Ромой напрашивались в ночные гости.

– Остыньте, чуваки! Я буду ночевать в кабинете Дарвин. Вам туда нельзя.

– Мы только донесем ежа до дверей.

– Он сам доберется.

Другой охранник проводил меня до кабинета Дарвин. Посмотрел, как открыла собственным ключом дверь. Пожелал спокойной ночи и ушел. Я осталась одна, если не считать Марк-Борисыча, что двигался по коридору…

Я казалась себе законченной дурой, которая не знает, что делать с волшебной картофелиной, исполняющей желания. Нет! Я была Золушкой. И добрая волшебница-фея снарядила меня на бал, предоставив одежды, карету, лошадей и кучера… и туфельки. Пора отправляться на бал! Только прежде спрячу туфельки, чтобы не облажаться, когда появится принц. И двинулась на третий этаж, в номер к Зине. И просила фею, чтобы хирург оказался на месте…

Его не было, конечно. А непохожая на туфельки картофелина снова жгла ладони. В детском доме мы прятали ценные вещи там, где никому не придет в голову искать их. Я знала, где спрячу картофелину, но даже себе не решалась сказать об этом.

Чтобы выйти из Лэба, надо было миновать охранника. С артефактом под мышкой не пройти – не туфли. И сумку попросит открыть – таковы правила. На втором этаже не было решеток. Спустилась на этаж. Открыла окно в туалете… и медлила, боясь расстаться с картофелиной. Бросила, наконец. Она бесшумно упала на клумбу, откатилась, стала невидимой.

Охранник подозрительно оглядел меня.

– Переночую дома, – смогла улыбнуться я.

Ползая на четвереньках в темноте, я переворошила клумбу и ближнюю брусчатку, пока не стукнулась о картофелину головой: она висела над землей. Не было времени удивляться. Удивилась, когда добралась до приемного отделения клиники и взглянула на себя. Но, как была в земле, цветочной пыльце и с летающей картошкой подмышкой, двинулась в кабинет ТиТиПи.

Дарвин встретила, словно не расставались: – Показывай!

Я развернула куртку…

С физиками Ромой и Левой мы готовили материалы к докладу Дарвин для симпозиума по криобиологии в Майами: характеристика экспериментального материала, методы исследования, результаты, обсуждение результатов, заключение. Все, как обычно. Никчемный рядовой доклад, украшенный качественными слайдами и шутками Нобелевских лауреатов. Чтобы закамуфлировать скудость полученных результатов за языковыми сложностями, мы занимались лингвистическими упражнениями с текстами. То есть просто играли словами. Обычная вещь в современном научном мире. Я тогда еще не знала: если науке требуются литературные украшения, то она – не наука. Вороша неумытые мысли свои, я понимала, и мальчики, наверное, тоже, что подавляющую часть научной продукции можно печатать, а можно и не. Потому что по большому счету это – ss (sad shit, как пишут в интернете), от которого никому ни холодно, ни жарко, кроме авторов и членов их семей.