Старуха, кончив накрывать на стол, снова отвесила поклон и со словами: «Не серчай, батюшка, что нечем больше угостить», – вернулась на лавку вычесывать шерсть. Дед занял свое место, окинул взглядом нехитрую снедь, вздохнул… Наступило неловкое молчание. Было слышно, как в углу скребется мышь.
– Отведай вот, мил-человек, наших грибочков, – спохватился старик. – Внучка собирала.
– Спасибо, дедушка, все очень вкусно, – заранее заверил я его и подцепил деревянной ложкой скользкую шляпку гриба. Тут светлая мысль пришла мне в голову. Извинившись, я встал из-за стола, подошел к рюкзаку и достал четвертинку водки, купленную накануне на всякий случай.
– Мне нечем вас отблагодарить за хлеб-соль, – обратился я к деду, – так, может, вы не откажетесь со мной немножко выпить?
Лицо старика оживилось.
– Отчего же не выпить с добрым человеком? Это мы завсегда, с превеликим удовольствием, – ответил он, потирая руки и поглядывая через плечо на старуху. Та укоризненно покачала головой, но промолчала. Дед принес две стопки, мы выпили за наше здоровье, и я с легкой душой навалился на кашу.
Когда мы выпили по второй, старик крякнул, закусил репой и, утерев ладонью рот, задал вопрос, которого я давно ждал:
– А ты, мил-человек, кем будешь?
– Да я… как вам сказать? Ну… в общем, по бумажной части.
– Писарь, что ли?
– Да, что-то вроде писаря. Приносят мне всякие бумажки, а я их переписываю.
– Ну, что ж, – заключил он, – это дело хорошее. И людям польза, и себе.
Я посмотрел на деда. Глаза его блестели от выпитой водки, но были умными и добрыми.
– Это какая же польза себе?
– Так ить от людей мудрости набираться – вот тебе и польза.
– Это верно, конечно, – проговорил я, – только мудрости у меня что-то не прибавляется.
– Какую ж мудрость ты ищешь, мил-человек? – поинтересовался старик.
– Какую все… Ну, в общем, как жить… чтобы не было мучительно больно… за бесцельно прожитые годы.
– Так ить у каждого мудрость-то своя. Один живет силою, другой – богатством, третий – смекалкой, а иной человек через дурость свою счастье наживает.
– Это как же так? Ах, ну да! – догадался я. – Вы имеете в виду, что у дураков и счастье дурацкое?
– Ясное дело – дурацкое, – хитро улыбнулся дед, – потому как к дураку пристегнуто. Вот послушай, мил-человек, какую я тебе сказочку-то расскажу.
– Ну, понесло старого, – донеслось с лавки. – Он, батюшка, как чуток хлебнет, так завсегда бог весть что молоть начинает. До смерти может заморить своими байками.
– Нет-нет, что вы, – уверил я старуху, – мне очень интересно.
– А коли интересно, так слушай. А ты, бабка, не встревай, раз промеж мужиков разговор пошел, – отрезал старик.
Он помолчал, положил руки на стол, и мерцающий огонек коптилки слегка качнулся от знакомых с детства слов:
– В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, и было у него три сына. Двое умных, а третий – дурак. Старший сын к ратному делу прилепился, средний в грамоте толк разумел, и были они отцу опорой и первыми помощниками. А дурак все дни на печи валялся да клопов давил. И передавил он этих клопов видимо-невидимо, аж палец у него опух. И вот однажды лежит он на печи и ждет, когда какой клоп приползет, чтобы расправу над ним учинить. Только вдруг слышит – будто колокольца зазвенели. Завертел дурак головой, а откуда звон – в толк не возьмет. Так бы себе шею и своротил, кабы не окликнул его грозный голос: «Ты почто, дурак, моих людишек жизни лишаешь да по стенке размазываешь?!». Пригляделся дурак – видит: стоит у его головы карета, запряжена тараканом и двумя блохами, а в той карете – клоп. Ростом с вершок, брюшко в яхонтах, а на голове – корона царская.
