– Вот люблю смотреть, как мужчины едят.
Валерка знал, что в свои тридцать Любаша еще ни разу не была замужем. Фата и белое платье были пределом ее мечтаний. Дальше – до стирки носков и ожидания, когда явится припозднившийся суженный – мысли не шли. Здесь, в Улуу, статистика была классическая: на десять девчонок девять ребят. Да и те либо пьют, либо женаты, либо уехали… На каждого дальнобойщика Любаша смотрела с надеждой. Не забывала обновлять «химку», подкрашиваться, крахмалить передник. Порой и проезжий человек обращал на нее внимание… Но даже после бурной ночи в ЗАГС никто не звал.
Прошлым июнем Валерка припозднился на трассе и в Улуу попал к ночи. Любаша позвала его на постой, и они приговорили бутылку водки. Она плакалась ему, размазывая по щекам некачественную тушь:
– Детку хочу, Валерик. Доооченьку. С косичками. И чтобы папа был у ребенка. Да хоть какой папа, все простить готова.
– Будет, Любаш, все будет, – успокаивал ее Валерка. Что делать с плачущей женщиной, он не знал. Поэтому соглашался. А она все плакала ему в плечо, рубашка уже давно промокла насквозь, а он гладил ее по плечам и рассказывал, какой у нее будет замечательный муж и дочка с косичками. А когда, нарыдавшись, она уснула, Валерка понял, что в гордом одиночестве уложить ее спать не сумеет: просто не хватит ему сил ее перетащить на кровать. Он положил на стол подушку и ласково уложил на эту подушку Любашину голову…
… – Этим столом что, убивали кого-то? – поинтересовался Валерка, глядя на выломанную из рамы ножку охромевшего стола.
– Да вчера приперлися. Ванька и Мичил. Не хотела же пускать, так и знала, что нажрутся и барагозить будут. Уговорили, ироды. Тихо-мирно сидели себе, третью бутылку допивали… и ни с того ни с сего Мичил кааак даст по столу! Стулом… По Ваньке метил, да тот увернулся. А Мичилка-то амбалище здоровенный. Стол своротил… Ножку вот выдернул и давай ею Ваньку охаживать. Насилу ножку отобрала и за порог выставила.
– Они выжили? – поинтересовался Валерка, привычно доставая инструменты из сундука за стойкой.
– Кто?
– Ванька с Мичилом, после того, как ты их за порог выставляла…
– А, чего им будет! Треснула каждого по разу сковородой, подумаешь!
Валерка усилил раму, вставил на место ножку, привернул крепким шурупом. Предъявил Любаше результат работы. Любаша оглядела стол и сказала ни с того ни с сего:
– Был бы старше, Валерка, я б тебя на себе женила. А был бы младше – усыновила б… Остригла и выпорола…
– И тебе пожалуйста, – ответил Валерка, – рад услужить.
Попутную машину ловить не пришлось: едва Валерка вскинул руку, повернувшись лицом к ходу машин, как рядом притормозил пацан на мотоцикле.
– Прыгай, – заулыбался он щербатым ртом, – до верхней Амги довезу.
Новый знакомый самозабвенно матерился, осыпая проклятиями тех безруких гадов, которые это чертово бездорожье называют трассой, и гнал по буеракам с такой скоростью, что щебень пулеметными очередями летел из-под колес.
В Верхней Амге, как назло, Валерка угодил в «глухой час» – кафешка пустовала, на стоянке перед нею были два КАМАЗа, но оба держали путь в Якутск. Ждать у моря погоды Валерка не любил. Покурил на крылечке, включил плейер и пошел по трассе в сторону Томмота, оставляя в пыли следы кроссовок.
В Амге у него знакомых не было, но кафе у моста там работало круглосуточно, можно было и ночь переночевать на лавке у стола, хотя время еще детское, до ночи несколько часов. Раньше в этой кафешке работала Томочка, но по слухам какой-то заезжий случаем иностранец влюбился в красивую сахалярку и забрал ее к себе в Европы. Томочка, помнится, каждого, кто заходил в ее кафе, заставляла клеить на стену купюру с пожеланиями. А потом и заставлять необходимости не стало: густо обклеенная «деревянными» сотнями стена привлекала к себе внимание сразу. Впрочем, среди сотен там мелькали франки, доллары и даже йены…
