Значит, знал?…
«Жить-то как хочется! Сыграй эту… «Последнюю»
Не кололся. Значит, вкололи…
– Он не кололся.
Мент выглянул в коридор, плотно закрыл дверь, наклонился к Валерке и тихо-тихо зашептал:
– Ты что вопишь, парень? Я тебе говорю, молчи лучше. Тут такие люди замешаны, что тебе лучше молчать. На тебя же все и повесят. А так – самоубийство. Случайное. Дозу не рассчитал. Все чисто, никто не при делах…
– С-сука…
– Подписывай. Подписывай, тебе говорю. Пацан, ты пойми: завещание на днях только оформил, все бумаги при нем были. Чтобы ты, сучонок, в случае чего, бомжевать не пошел. Ты думаешь, он обрадуется там – мент ткнул пальцем в потолок – если ты сядешь? Ни за что?
– Он не кололся…
– Тьфу ты, пропасть. Уперся, как баран! Ты брату этим не поможешь! Ему все равно уже! Себе только хуже сделаешь! Да ты мать свою пожалей! Есть у тебя мать? Одного хоронить, другому передачки таскать… Не докажешь ведь. Даже если алиби у тебя железное – не докажешь… Я тебе говорю… И их ты не посадишь. И не отыщешь. И не вычислишь… Не кололся твой брат. Но ты молчи, пацан. Молчи. Сын у меня, как ты…
Утром Валерка позвонил Костиным родителям, упустив из виду, что у них – глубокая ночь. Трубку снял дядя Сева.
– Дядь Сев… Это Валерка… Костя, дядь Сев… умер…
– Вылетаем, – по-военному четко ответил дядька. – Бери записную книжку и обзванивай знакомых, – помолчал. И добавил вмиг постаревшим голосом, – как же так?..
Маринка сама позвонила.
– Валерик, Котеньку позови.
– Марина, умер он…
Потом тупо набирал по записной Костиной книжке номера и сообщал всем, кто снимет трубку.
Ленке позвонил. Ничего сказать не успел, поздоровался только. Она по голосу поняла: что-то случилось.
– Валерка, я сейчас. Жди меня, Валерка. Я выхожу. Я уже…
Прибежала. Запыхавшаяся. Волосы – по плечам русыми крыльями.
– Что, Валерка? Не молчи, что?! На тебе лица нет! Что случилось?
Сказал. Без эмоций сказал. Не было сил на эмоции.
Ленка вскрикнула, прижала пухлые розовые ладошки к щекам, замотала головой. Обняла его.
– Держись, Валерка, держись, маленький, ну, я с тобой…
Усадила его на диван, побежала на кухню – ставить чайник, отпаивать его крепким сладким чаем. Ей было страшно видеть его таким потерянным, с лицом, застывшим бескровной маской, глазами, словно обращенными куда-то вглубь…
Чайник так и валялся на полу, впаянный в линолеум.
Юлька позвонила.
– Привет! Как дела? Чем занимаешься? Сегодня в клубешник пойдем?
– Юля! У меня брат умер, Юль.
– А-а… Значит, не пойдем…
Валерка – на автомате, мало что соображая, кроме того, что надо как-то решать вставшие проблемы – сходил в банк, обналичил свой счет. Съездил в морг, снял с Кости мерки. Купил место на кладбище. Заказал гроб.
Вернулся домой, где хозяйничала Ленка: завешивала по русской традиции зеркала.
Достал из шкафа Костин костюм, купленный специально к предстоящей защите диплома.
Отгладил, полируя утюгом стрелки на брюках.
Достал фотографии. Надо было выбрать одну.
Пьяные, веселые, в обнимку с девчонками. Костян жестикулирует шампуром с сочными кусками шашлыка. Физиономия довольная, как у Чеширского кота. Костян подпевает Валерке, лупцующему по струнам гитары. У обоих физии перекошенные в артикуляции.
Костян прыгает через костер – худые руки-ноги взметнулись в разные стороны, волосы взлетели надо лбом, очочки съехали набок. Это они большой компанией отмечали Ивана Купалу в прошлом году.
