В девичестве Векстер, дочь Сэмюэла, одного из самых набожных и непримиримых основателей города, она вышла замуж по любви за англиканца, имевшего определенный вес в обществе, обаятельного и более чем аристократичного сэра Томаса Кранмера. В принципе, ей тут же следовало навсегда покинуть Салем, начать жить практически в изгнании, забытой семьей и жителями Массачусетса, и от нее остались бы лишь воспоминания.
Но принять такое решение оказалось слишком тяжело.
Во-первых, этот самый англиканец занимал высокую должность в королевской администрации. Во-вторых, все знали, что он приходится дальним родственником Томасу Кранмеру, архиепископу Кентерберийскому, советнику Генриха VIII, который в смутные времена Реформации встал на защиту всем известного великого шотландского реформатора Джона Нокса, заложившего основы пресвитерианской церкви в Англии, откуда уже и пошел пуританизм. Кроме того, при Марии Тюдор Католичке, или Кровавой Мэри, Кранмера сожгли на костре.
Так что не следовало быть очень уж строгим в отношении праправнука; ему даже благоволили, и в конце концов уважаемый Сэмюэл Векстер наверняка не пожалел, что навсегда потерял свою единственную дочь, которая к тому же до того момента была само совершенство.
Таким образом, жители Салема приняли супругов и привыкли к сэру Томасу Кранмеру, к его кружевным воротникам и жемчужине в мочке уха.
Дочь Сэмюэла Векстера часто оставалась одна, поскольку ее муж постоянно ездил в Бостон, на Ямайку и в Лондон; поэтому она стала еще жестче выполнять свой религиозный долг, как будто хотела, чтобы ей простили глупость, из-за которой она оказалась на задворках добропорядочного общества, в котором так нуждалась. Тем горше оказалось наказание, а именно та легкость, с которой люди бросали ей, чуть ли не подозревая при этом происки сатаны:
«Ну, вы-то уж сможете их принять!»
Анжелика придвинула к себе кресло с вышитой спинкой и села недалеко от окна так, чтобы хоть чуточку насладиться морским ветерком. Салем, что означает по-древнееврейски «мир», был забавным милым городком, крыши домов украшали остроконечные коньки, а трубы домов именитых граждан и богатых торговцев были сложены из серого камня или красных кирпичей.
Законы тут были исключительно религиозными, а моральные догмы следовали букве Священного Писания.
Зато сирень здесь была самой красивой в мире. Ее белые и фиолетовые грозди до самой середины лета украшали темные, выкрашенные под орех стены домов. В садиках росли лечебные травы и овощи. Так повелось еще с тех времен, когда на судне «Мейфлауэр» в Америку прибыли первые иммигранты. Тут были и щирица с блестящими листьями, и блеклые тыквы с кабачками, которые разрастались и стелились чуть ли не по дорогам. Они были похожи на пушистых змеек, а на их побеги с большими желтыми цветами слетались пчелы.
Анжелика вновь почувствовала пропавшую было уверенность в себе и упрекала себя за глупость. Сейчас уже было бессмысленно задаваться подобными вопросами: «Отчего я захотела ребенка?» Разве знаем мы, как появляется в женской душе этот великий материнский инстинкт? Причин так много, но все они одинаковы в своем многообразии, и ни одна из них не верна, поскольку разуму они не подвластны.
Анжелика вспомнила, что начала задумываться о ребенке в Квебеке, когда малышка Эрмелина де Меркувиль тянулась к ней и бежала навстречу. Ведь нет ничего зазорного в том, чтобы вновь почувствовать радость материнства, тем более что прежде полностью насладиться ею Анжелика не могла.
