Деда совершенно потряс сегодняшний инцидент: его котеночек Мура вышла в общество, и общество ее отвергло?.. Мура сегодня полностью соответствовала принципу неопределенности Гейзенберга, – если она повела себя так, то Мура ли это? Котеночек Мура оказалась совсем другой Мурой, как будто хорошо изученная частица обнаружила новые свойства и повела себя по другим законам.
Дед считал, что в спорных случаях нужно выслушать другую сторону. Другой стороной обычно называют противника в споре, но Дед со Второй именно что сами были разными сторонами жизни, – одна сторона и другая сторона. Так или иначе, сегодня был спорный случай, Дед чувствовал себя немного потерянным, будто забрел в трясину по проваливающимся доскам, и решил не пренебрегать ни одним из уцелевших мостиков.
Лизу на Семейный совет не позвали. Ну, или не столько не позвали, сколько не дозвонились. Дед отметил про себя, как всегда горестно отмечал Лизины промахи, эгоизм и незрелость, – оставив рыдающего ребенка у дверей класса, она даже не поинтересовалась, как у Муры прошел первый школьный день…
Муру также не позвали на Семейный совет, взрослые говорили о взрослом, а взрослое, как известно, не для детских ушей.
Никто не замечал, что все то время, что продолжался Семейный совет, Мура была тут, с ними. Все так нервничали, что думали, она уже давно спит. А она была тут! Тихо лежала на диване, завалившись между Дусей и спинкой дивана. Лежала, ждала, что сейчас произойдет нечто взрывное и увлекательное.
– Ну, какие мнения? – спросил Дед с таким видом, будто открывает заседание Ученого Совета и сейчас добавит «уважаемые коллеги». Дед некоторое время говорил сам: негативный настрой, отсутствие коммуникации, влияние среды на врожденные особенности, неприемлемое поведение, нужно уметь вести себя так, чтобы люди ее понимали, и, может быть, что-то сделать с кудрями, она все же не Алиса, жить в обществе и быть… ну, понятно.
– Жить в обществе и что? – сказала Вторая.
– Да Ленин же, господи, «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя», – чуть раздраженно сказала Дуся.
– Правильно, – одобрила Вторая, – вот и я говорю: завтра в школу собирайся, петушок пропел давно…
– Это я виновата, мне нужно было сказать ей, что я буду поблизости, в садике у школы, и как только, я сразу прибегу… Она особенный ребенок, и это я во всем виновата. – Дуся никогда еще не говорила так открыто о своих чувствах, в нее вообще будто было встроено табу на выражение чувств ко всем, кроме Муры.
В то время выражение «особенный ребенок» не имело такого смысла, как сейчас, и в данном случае не означало ничего, кроме того, что Дуся считала свою Муру нежной, умной, тонкой, чувствительной, считала, что такого ребенка, безусловно, нельзя наказывать. Мура хотела сказать, что согласна, она особенный ребенок (особенного ребенка наверняка нельзя наказывать), но глупо вступать в разговор, который подслушиваешь: весь смысл подслушивания в том, чтобы слушать и молчать.
И тут раздался крик.
– Хрена лысого она вам особенный ребенок! Мура! Быстро вылезай! – рявкнула Вторая. Мура посмотрела на нее с уважением, оказывается, Дед с Дусей не знали, что Мура тут, а Вторая знала, недаром Вторая начальник, она всегда знает, что у нее где, и прекрасно знает, где у нее Мура. – Вы думаете, она спит? Как бы не так, она подслушивает! Давай говори, что ты сегодня узнала в школе? Быстро!
