Дождь и солнце. Странники поневоле. Книга 4 - страница 7

Но вот ура! он взял в руки хлыст, Миша взобрался на сено, мы сели впереди на шерсть Поповского, Танечка у меня на коленях, Володя взял вожжи в левую руку, широко перекрестился и сказал: «Ну, с Богом». Отец, вопросительно смотревший на нас, повернул голову, что-то сказал Владимиру Петровичу. «Но»! – крикнул тот, дернув вожжами. Телега заскрипела на повороте так угрожающе, что я ожидала полной катастрофы. Уложенные горой вещи и сидящие сверху в самых живописных позах мама, Анна, Алинка и дети покачнулись общей массой в одну, в другую сторону, лошади напряглись и выехали на дорогу. Наш конь «Гришка» повел ушами, постромки натянулись, и мы вслед за ними мелкой рысцой покатили по гладкому шоссе.

При выезде из села на дорогу, выбежал один из пленных французов, приятель Володи:

«Вот мы, как цыгане!» – крикнула я.

«О, мадам, самые богатые люди были бы счастливы иметь то, что у вас есть!» Он замахал беретом. Село осталось позади.

Была прекрасная погода, тепло и ясно. Справа от шоссе расстилались поля и луга, слева – гора, покрытая лесом. Ели и пихты высоко поднимались в небо. Воздух был чист и прозрачен. Лошадь бежала ровно, без труда, казалось, тащила за собой нагруженную тележку.

«Ну, вот, – сказал Володя, и в голосе его я услышала и беспокойство и решимость, и какой-то отчаянный фатализм, – это первый раз в жизни, что я кидаюсь в такую авантюру! – и еще с детьми» – добавил он тихо.

У меня же на душе было спокойно. Он со мной, он всегда знает, что нужно, всего добивается, только бы судьба нас не разлучила, – этого одного я боялась. Еще перед отъездом я сделала детям ладанки с молитвой, в которых написала их имена и год рождения. Мало ли чего можно было ожидать. Нас убьют, нас могут в последнюю минуту арестовать немцы, детей отобрать, посадить в лагерь. Я цепенела от ужаса, когда представляла себе, что Танечка одна, маленькая, окажется у чужих, и никто даже не будет знать, как ее зовут, и кто она. Фамилия известная и родственников много. Если мы погибнем, всегда найдется кто-нибудь, кто ее возьмет.

К полудню мы въехали в совсем маленькое село, где решили позавтракать. В единственном «гастхофе» (гостинице) мы получили по карточкам суп и какую-то вареную бурду. Лошадям дали отдохнуть, покормили их и тронулись дальше.

Не проехали и километра, как послышался заунывный, беспрерывный плач сирены, как будто поднятая им внутри волна разливалась по всему телу. «Аларм» (тревога), – сказали мы в один голос.

Передняя телега не остановилась и мы продолжали ехать за ними. Колеса стучали, но ухо, привыкшое различать, уловило зловещий звук. «Останови, Володя, послушаем, кажется летят». Володя придержал лошадь. Мы подняли головы и стали осматривать небо. «Вот они! – сказал он вдруг, указывая кнутом, – масса!»

Они летели так высоко, что глаза с трудом могли заметить их в голубом небе. «Да-да, я теперь тоже вижу. Боже, какая их масса!» Самолеты становились все виднее и виднее. «Спускаются». Строго, спокойно летели эскадрильи одна за другой. Их было множество, может быть тысяча аппаратов, может быть больше. «Вот еще и еще». С другой стороны появлялись все новые и новые эскадрильи. А среди спокойных громад, летящих может быть на высоте 7—8,000 метров в небе, оставляя позади себя белые хвосты дугами, поднимаясь и опускаясь, как ласточки резали воздух мелкие истребители.

Равномерно, зловеще, беспощадно гудело все небо, и от этого гула внизу, казалось, дрожала земля. «Ты знаешь, – сказала я, – это все-таки замечательно красиво». Эта картина захватывает дух своим величием. И все это несло смерть, ужас, страдания. Почти над нашими головами эскадрильи сделали поворот налево и стали исчезать. «На запад, – сказал Володя, – должно быть на Мюнхен». Мы продолжали путь дальше.