Илидор, прежде не слыхавший жизнеутверждающих людских баек, диковато косился на путников, но те внимали истории невозмутимо, точно пожеланию доброго утра. На Йеруша байка тоже не произвела особого впечатления, – вероятно, Найло слышал ранее нечто подобное в землях Уррека или Чекуана, так что сейчас не счёл нужным даже бросить остроумный комментарий.
А дракон ещё какое-то время напряжённо косился на лес, вдруг показавшийся зловещим, и даже обрадовался, когда к нему подошёл Кумлатий, которому пекло пожаловаться на бабу Мшицку. Старуха основательно замедляла путников, а бросить её совесть не позволяла, пропадёт ведь одна на пути.
– Прибилась к нам дней шесть тому, – тихонько бухтел Кумлатий, – ровно после того как утеряли мы нашу двенацтую. Она неведомо с каких земель, Мшицка-то, сама не сказывает, а по имени да говору понять не можно. Чудная старуха, путь держит с запада, как раз с рядных людских земель близ вашего Эльфоладонья. К дочке туда приезжала, говорит, да тока слышь чего выявилось: вся дочерина семья померла от сыпняка ещё той год. И сама она померла, и мужик ейный, и сестра его родная. Тока внук бабы Мшицки и выжил, пацанёнок мелкий, да пацанёнка, вишь как, соседи бродячему цирку продали, ну а кто его кормить будет, сироту, кому он нужен? От Мшицка про это прознала и теперича отправилась вслед за сим цирком на юга, внука свово выкупать.
– Выкупать? – переспросил Илидор.
– Ну да. Из бродячего цирка выкупать обратно, я ж говорю. Он щас недалечко впереди нас идёт на Анун
– Цирк, – повторил дракон. – Анун.
Разумеется, он сразу подумал про балаган Тай Сум, хотя мало ли бродячих циркачей могло шарахаться по дорогам туда и сюда. Но в хребте заскребло, захолодело.
– Оно, понятно, дело гиблое, – бубучил своё Кумлатий. – Цирк-то, мож, Мшицка и догонит, а тока внука она свово не найдёт. Ухайдокали его давно цирковые, ну, это ж обычное дело: купят ребятёнка и голодом уморят, а то искалечат и бросят потом на дороге, или…
На свадьбу в Большом Душеве Тай Сум не приводила детей, но мало ли что, туда всего-то трое цирковых пришло, а на их стоянке в лесу мог оставаться кто угодно, хоть ребёнок, хоть драконёнок.
Илидор зажмурился и помотал головой. Что ему до этого, в самом-то деле?
– Да и выкупать его не за что, сам видишь, – зудел и зудел Кумлатий. – Мшицка не из богатеев, сама в рванине ходит и всякий хлам продаёт, всё по монетке выгадывает. Ну однако ж идёт пока с нами, пока нам по одной дороге. Задерживает нас, конешным делом, ходит медленно, хотя ещё бодрая баба для своих годов, а всё ж старая. Но не бросишь её, совесть не позволяет бросить, нет, хоч от неё толку никакого нет, одна докука. Ток её мы не бросим, не погоним, потому как прибилась она к нам ровно взамен двенацтой. Да и совесть сожрёт за человечью судьбу. А с нечистой совестью по осени тускло на дороге: непременно сонная лихость станет мучать или какая иначая погань прицепится, как к нашему одиннацтому.
Дракон снова попытался выведать у Кумлатия, за какой надобностью куча народу тащится по дорогам в преддверье зимы.
– Кто на заработки движет, кто к родне на зимовье, кто ещё по каким потребностям, – скупо бросил Кумлатий. – Вы и сами-то имеете надобность двигать на юг, верно говорю? Ну так и у других людей нужда найдётся.
Мшицка, опираясь на палку, дважды догоняла Илидора и Йеруша, улыбалась им светло, щурилась блекло-голубыми глазами, предлагала купить за монетку «всякий хлам», как выражался Кумлатий. Что-то было в этой старухе обезоруживающе-искреннее, доброе, домашнее, и отказать ей было так же невозможно, как пнуть беззащитного. Потому, хотя денег у Йеруша оставалось немного, он, вздыхая, купил у Мшицки сначала горстяной мешочек соли с пряными травами, а потом кусочек древесного угля размером с ноготь – для очистки воды.
