Древнееврейские мифы. От Левиафана и богини Ашеры до разбитых скрижалей и Иова - страница 10

Другой важный аспект, преемственность которому можно видеть в библейском и постбиблейском монотеизме, – это представление о милосердии Господа. Так, различные эпитеты Эля – Благостный, Милостивый, Милосердный или Жалостливый (угарит. lṭpn и p’id, др. – евр. raḥûm и ḥannûm) – и по сей день звучат в отношении еврейского Господа (Исх. 34:6, Втор. 4:31, Пс. 103(102):8, Йон. 4:2) или арабского Аллаха (raḥmān, raḥīm). Впоследствии именно борода будет вместилищем милосердия: тринадцать аспектов этого милосердия соответствуют в средневековой теософии каббалы тринадцати частям божественной бороды.

Однако есть и другие черты библейского Господа, которые, напротив, ближе к образу Ба’аля как воинственного бога грозы. По-видимому, в качестве божества израильского племенного союза Господь первоначально обладал функциями не столько трансцендентного Отца, сколько активного правителя и покровителя израильтян и, соответственно, «политического» противника Ба’аля как покровителя ханаанейских городов-государств (отсюда – миф об иноземном, финикийском, происхождении культа Ба’аля в Израиле). Тем не менее в действительности это не мешало и поклонению Ба’алю; его присутствие заметно, в частности, по именам библейских персонажей эпохи ранней монархии, среди которых встречаются Йеру-Ба’аль, Иш-Ба’аль, Мефи-Ба’аль. Последние два называются в Библии Иш-Бошет (букв. «человек мерзости») и Мефи-Бошет (букв. «из уст мерзости»): слово бошет («мерзость») заменяет неугодный библейским авторам теоним, начинавшийся на ту же согласную.

Седобородый Творец создает Адама: христианское изображение. Г. Руина по мотивам росписи Сикстинской капеллы М. Буонарроти, гравюра, ок. 1528–1533 гг.

Albertina, Wien

Библейская историография приписывает интенсификацию культа Ба’аля самарийской династии Омридов (ок. 884–842 гг. до х. э.), объясняя ее финикийскими связями Омри и его наследников. Тем не менее роли Ба’аля может быть и другое объяснение: царство Омридов включало в себя ряд древних ханаанейских городов и ориентировалось на их монархическую традицию, включая и культ. В этом смысле образы Господа и Ба’аля могут олицетворять собой две группы политических ценностей, связанных либо с племенным (вождество, равенство, неотъемлемость наделов), либо с городским (царство, иерархия, власть царя над землей) прошлым. Соответственно, покровительство культу Ба’аля со стороны монархов, в том числе царицы-финикиянки Иезевель (Иезавели), могло ложиться на уже имеющуюся вполне традиционную почву. По библейскому сообщению, культ Ба’аля был ликвидирован свергшим Омридов боевым офицером Йеѓу (Ииуем) под влиянием пророческого монотеизма, а на месте храма Ба’аля в Самарии устроено отхожее место (4 Цар. 10:27). Тем не менее полемика с поклонением Ба’алю слышна и в более поздней пророческой книге Ѓошеа (Осии, VIII в. до х. э.).

Соперничество раннего монотеизма – культа Господа – и культа Ба’аля воплощено в истории о чуде пророка с говорящим именем Эли-Яѓу (Илия, букв. «мой бог – YHWH») на горе Кармель (возле современной Хайфы). Эта история окрашена тонами противостояния «истинного» и «ложного» божества, однако на каком-то уровне может олицетворять и реальные отношения между двумя культами. Во время катастрофической засухи пророк Эли-Яѓу предлагает четыремстам пятидесяти пророкам Ба’аля состязание, чье божество сможет само поджечь – то есть физически принять – жертву (и, соответственно, принести взамен дождь). Разумеется, усилия ба’алистов, в которых узнаются церемонии экстатического оплакивания умирающего и воскресающего божества, ни к какому результату не приводят: