– А чего тут непонятного, – окрысился я. – Надо и нам объединять Общины, а то сожрут по одиночке и не заметим как.
– Твои бы слова, да Восьмерым в уши. Людям не свойственно объединяться без крайнего на то основание, а то, что я сказал тебе, пока ещё не случилось.
Оба замолчав, мы задумались. Спустя минут пять, я взглянул на Егорыча исподлобья и сказал:
– Можем пока пустить слух, сходный с только что озвученной тобой информацией. Потом я «уговорю» искателей в дальних рейдах податься, скажем к полковнику, не убивать же мне их в самом деле, а потом пустим ещё один слух, что дескать съели их, а мы опознали их по останкам. И снова затем скажем, уже по громче, да по настойчивее: «Давайте объединяться». Можно ещё под видом торговых делегаций от нашей общины к соседям заговорщиков послать, они с кумушками местными переговорят и такой «сарафан» получиться, что закачаешься!
– Похоже на план, – ответил мне Егорыч, хитро прищуриваясь. – Не зря я на вас, бездарей малолетних, своё время тратил. Научил похоже чему-то. – Егорыч остался додумывать, а я пошёл знакомиться с Очкариком.
До этого дня я никогда не видел людей в очках с диоптриями. Очки в моем понимании могли только от чего только защищать, от солнечного света, например, от пыли или грязи, но очки что бы видеть… Операция по исправлению зрения занимает тридцать секунд, пятнадцать из которых займёт диагностика.
Очкарик был чуть моложе меня. Это был щуплый парень с копной неуправляемых огненно рыжих волос на голове и жидкой щетиной того же окраса на подбородке. Одет он был в своём стиле: грязно – зелёного цвета штаны – шаровары, куртка со множеством карманов, которая была одета поверх растянутой майки, а дополняли образ – с высокой шнуровкой ботинки, один из которых уже давно хотел есть, но был перемотан липкой лентой и держался каким-то чудом.
– Криз. – Представился я и протянул руку для рукопожатия.
– Очкарик. – Со вздохом разочарования от самого себя, протянул мой новый приятель.
Дружески похлопав своего нового знакомого по плечу, от чего последний скривился от боли, я приглашающе махнул рукой и повёл его обедать в столовую. Убедившись, что Очкарик наелся до самого отвала, я предложил ему осмотреть нашу общину и он согласился. Слушал он меня с отсутствующим видом и с трудом сдержав раздражение, я спросил:
– О чём думаешь?
– Над «прогой», – ответил мой визави.
– А поподробнее?
Глаза его стали более осмысленными, и он ответил:
– Я создаю код для управления трансфера энергии с источника на Маяке на наш пилон.
– В уме? – Спросил я.
Очкарик при этом почему-то сначала посмотрел на свои пустые руки и потом чуть удивлённо на меня и сказал:
– Конечно.
Тысяча мыслей у меня пронеслись за одну секунду, и когда осталась только одна, то я спросил:
– У тебя что, то же нейросеть в башке?
– Нет, – ответил мне этот удивительный парень. – У меня с детства просто память очень хорошая, я все помню и ничего не могу забыть. От этого у меня иногда очень болит голова и тогда я не могу работать.
– Да ну на…, – ответил я. – Если бы я помнил всё, у меня бы голова вообще лопнула.
Приободрив человека, я понял, что экскурсия ему не интересна и отвёл его отдыхать, у нас в общине было несколько гостевых комнат на такие случаи. Следующие дни прошли в бесконечных совещаниях, и я готов был отдать что угодно, только бы свалить подальше от этой нудятины. Чтобы с пользой скоротать время, я жёстко тренировался, доводя себя до физического изнеможения, много ел, спал по восемь часов и снова тренировался.
