Dualitate II - страница 2



Дождемъ смывается съ колоннъ.
Что рвутъ на части поколѣнье
Глупцовъ по очереди вонъ.
Разлука улицъ, парами на свѣтъ
Не возвращается на дѣлѣ.
Въ молчаньѣ недосказанности нѣтъ;
То доказали свиристели.
Внимаю каплямъ какъ одышкѣ
Сорвать дворовъ унылый вой.
Съ дворца несчастья въ новой вышкѣ
Кидали люди свой покой.
То – пепелъ части откровенья.
Въ рукахъ оставшійся да впрокъ.
На горизонтѣ – два имѣнья.
Во мнѣ – облезлый потолокъ.
Но то прощается во днѣ.
Намѣченнымъ въ случайной датѣ,
Поэмъ берите оптомъ. Двѣ
Частицы бродятъ по палатѣ
Горящихъ оконъ въ мутности именъ,
Ворвавшихся дозволенной печалью.
Я въ темнотѣ особенно силенъ
Дышать навязчивости далью.
Въ бѣгахъ отъ красокъ, старыхъ глазъ,
Намѣренныхъ дѣлить все по пустынѣ,
Сижу и жду, когда войдетъ для насъ
Порхающая въ пѣсни новой тинѣ.
Не мнѣ понять, чужимъ годамъ
Приклеивая маски благородства,
Какъ Солнце лезетъ къ городамъ,
Черпая насъ отъ имени отцовства.
Не мнѣ шершавостью стѣны
Лепить на страхѣ отчужденья
Кривой вамъ слогъ. Но часто вы
Кидаете безъ слезъ все въ умерщвленье.
Къ ступенямъ рискъ податься скоръ.
Топить стихи во центрѣ таломъ!
Но… Гласъ! Сильнѣе, чѣмъ просторъ.
Гдѣ я забылъ себя вѣкъ старымъ.
Глаза – вернуться по домамъ
И сжечь имперіи и ноты.
Что воспѣвали по чертамъ
Не тѣхъ. Я видѣлъ позолоты
Бродячій приговоръ. Что кости мнѣ?
Родился быть прозрачнымъ тиромъ
Для окрыленныхъ томно въ сторонѣ,
Летятъ пусть дальше по квартирамъ.
Имъ роль – стрѣлять на этомъ шарѣ:
Отъ каменныхъ фигуръ до хлада строя
Свирѣпостей тѣхъ лѣтъ. А то и парѣ
Не покалѣчить рукопись героя.
Пусть вечеръ запылится въ вашемъ ложѣ
И страхомъ станетъ наугадъ.
*** я. На то похоже.
Но въ глубинѣ искрится маскарадъ.

«Не ночь становится темнѣй…»

Не ночь становится темнѣй,
Скрипя дворами безвозвратно.
Въ приличіи безсмертности огней
Тьма точитъ перстни аккуратно.
Не сказанъ хрустъ бѣлесыхъ ногъ
Въ картинѣ частаго восхода.
Слова кидая точно въ бродъ,
Звѣзда становится у входа.
И все ломается вовѣки!
Все тонетъ ложью городовъ.
Глаза припрятаны за вѣки.
Гдѣ холостъ чай слѣпыхъ стиховъ.
Взбивая воздуха потокъ,
Вкушая разъ за разомъ Цицероновъ.
Легка она, какъ въ горницѣ цвѣтокъ;
Всѣ звуки знаетъ патефоновъ.
Что день, начертанный въ кустахъ?
Пусть давится несноснымъ поцѣлуемъ!
По матерямъ при сгинувшихъ отцахъ
Всѣхъ приходящихъ зариѳмуемъ.
И ждать – просторъ блаженныхъ лицъ.
Отточенныхъ несносностью итоговъ.
Крикъ полонъ чуда отрѣшенныхъ птицъ,
Что краемъ оперенья станетъ Боговъ.
То станетъ меньше. Рукъ обои
По стѣнамъ въ прахъ вгоняютъ зерна.
И ароматъ сильнѣе новой крови.
И крѣпче пахатнаго дерна.
Ты ждешь разрыва, плача, дали…
Все вспомнивъ яблоки заботъ.
Но взглядъ… То жестче хладной стали.
Не приберегъ себѣ народъ
Похожихъ тайнъ на проклятые сны.
Пусть теплота охватитъ руки вмигъ.
Въ январской пляскѣ съ нотками весны
Взойдетъ не недоступность напрямикъ.

«Все рву! Теряю благочинность…»

Все рву! Теряю благочинность
Дверей закрытыхъ. Въ темноту
Не тянетъ слова безпричинность
Вмѣнять зашедшимъ красоту.
Большихъ покоевъ нарожденье
Накроетъ частъ передо мной.
Людей пустых нагроможденье
На Рижской тянетъ простотой.
Обратный путь не глубже забытья
И рѣже глубиною по картинамъ
Идетъ по мѣрѣ безъ себя
По переходамъ, сильно хилымъ.
По тѣснотѣ безмѣрнаго молчанья.
Вверяя внутренность пути,
На отраженьи созерцанья
Свое хотѣлось бы найти.

«По хладу въ ровности дорогъ…»

По хладу въ ровности дорогъ,
Ступая ко потеряннымъ заборамъ
У сердца обреченности порогъ