– Теть Варь! Ты чего это? Да чего ты по нем, как по покойнику, голосишь?
Он перебил Варварин плач, и она подозрительно спросила:
– А ты что: ай знаешь что про Матвея?
Николай замялся, и Варвара все поняла.
– Да где он есть-то? Чего молчишь-то?
Николай скрипнул с досады зубами. Варвара обернулась к Наталье:
– Да чего ж вы молчите-то? А? Приехали и молчите. Ведь знаете что-то?
Гости молчали, как партизаны. Тогда Варвара всхлипнула, припала к Наталье:
– Наташенька, милая, знаешь что – скажи! Ну чего ж ты все молчи-и-ишь-то?
У Натальи сердце разрывалось:
– Да не убивайтесь, теть Варя! Все у него хорошо.
Варвара, глянув на Наталью, твердо сросила:
– Где он есть? – И, чуть скривив губы: – Живой?
Видя, что у нее слезы были наготове, Наталья не выдержала, предупредила их:
– Да живой, живой он! Не волнуйся, теть Варя! У нас он живет.
Слезы у Варвары сразу высохли:
– И давно он у вас?
– Вчера пришел, вечером.
Николай, матерясь одними губами, только хлопнул по коленке и пошел опять курить на улицу. В дверях быстро глянул на Наталью, постучал сначала пальцем по виску, а потом прижал его к губам. Варвара обмякла, взяла Наталью за руки, умоляюще глядя ей в глаза, спросила:
– Наташенька, как он там? И где ж он был-то этих две ночи с его радикулитом? Не у ней ли?
Николай, все еще стоя у порога, плюнул за него и почти закричал:
– Да нету у него, теть Варь, никого! Он же мне сам сказал! Вот ведь понапридумывают! Не разгребешь потом! Чего ж нам, шкуру, что ли, с себя снимать, чтоб вы, бабы, поверили?
Наталья обернулась к Николаю:
– Коль, подожди. – На что Николай только махнул рукой и вышел. – Да не волнуйся, теть Варя. Он сказал, что ночевал в стогу, чуть подмерз, но у нас тепло, он в Вовкиной комнате спит.
Варвара совсем успокоилась, обернулась к иконе, спокойно перекрестилась:
– Слава тебе, Господи, живой-здоровый…
Наталья, словно чувствуя за собой вину, заторопилась:
– Да все у него в порядке, теть Варь, он сам-то переживает очень, только, видно, гордость у него…
– Ой-ей-ей! – протянула Варвара. – Вот уж этого у него на семерых.
Она обняла Наталью:
– Я, может, за это его и полюбила. – Вздохнув, она усмехнулась. – Ой, да чего там гармошка! Я бы его и без гармони увидала. Глянь, какие глазищи у него, хоть и ростом не удался.
Наталья засмеялась, обняла Варвару, приговаривала:
– Вот и слава богу, и слава тебе, Господи… И чего вы тут, как дети малые, все делите?
– А у вас с Колькой чего, никогда до тарелок дело не доходило?
Наталья мечтательно вздохнула:
– Да нет… Я если что – молчу. – Обернулась к Варваре. – Я ведь, теть Варь, люблю его. Он другой раз сиди-и-ит зимой в доме. Мороз на улице, все оконушки белыми веточками взялись – ничего не видать. Он си-и-и-дит, и в окошко губами ду-у-ует и пальцем скребет дырочку, ровно маленький. Я сзади тихонько подойду: «Ай ждешь кого?» Он вздрогнет, но виду не кажет, только соберется да скажет: «Тебя и жду. С работы». А у меня сердце всё прям захолонет.
Наталья улыбалась, даже глаза рукой закрыла.
Бабы успокоились, говорили тихо. Варвара рассказывала:
– А мы уж совсем собрались у город съезжать. Силы не те, да и рука никуда не годится. – Помяв пальцами левой руки правую кисть, показала, как тяжело даются ей эти движения. – Телку продали, одна корова еще пока осталась. Гусей порубили. Усех. Индюхов тоже: из трех десятков два тольки осталось. Мы десять штук порубили, какие постарше, а эти ходють по двору. – Она даже наклонилась к полу, чтобы и самой увидеть, и показать, как они ходят. – Они к мине подойдуть, стоять, глядять на мине: не поймут, куда ж остальные подевались. А мне жалко их – сил нету. А Матвею, думаешь, не жалко? Еще как! Он тольки виду не показывает, а как увижу – у него глаза блестять, отвернется, я и не подхожу. Он ведь всю скотину, как маленьких детей, любить. Жалостливый дюже.
