– Там же нет патронов! Какой ты к черту часовой?
– А я и не собирался ни в кого стрелять.
Я вгляделся пристальнее – пацан лет шестнадцати.
– Хочешь сказать, что ты не из банды кексообразных обезьян?
– Меня Гринька Ястреб поднял ночью. Сказал, нужна помощь. А я ему задолжал. Потом уже понял что к чему.
Я осмотрел ружье.
– Зауэр… Поди, палёный?
– Нет. Это дедовский. С войны привез.
– Трофейный, стало быть. Ветерана войны… А ты у него спёр!
– Он умер давно. Осколок зашевелился у сердца.
– А отец куда смотрит?
– Он сгорел три года назад.
– От водки?
– В конюшне, лошадей выручал. Конюшня старая была – бревенчатая.
– Колхозная?
– Совхозная.
– А мать, конечно, в больнице лежит! – сказал я уже в утвердительной форме.
– Да. Второй месяц.
Врет всё, гадёныш! Хороший психолог – прочувствовал, что я неисправимый гуманист и отчаянный пацифист и бьёт в одну точку!
– Так ты один сейчас живешь?
– Две сестренки младшие. И бабка старая – не видит, не слышит.
Точно врёт! Сочинение по Достоевскому, наверное, писал!
– Ну, хорошо (хотя что хорошего – вдруг всё это правда?). А где твои подельники?
– Вас пошли искать, – он махнул рукой в сторону междуречья. – А меня сюда отправили. Сказали, если что, подашь сигнал выстрелом.
– У тебя же патронов нет!
– Почему нет? Есть!
Он подал мне два теплых влажных патрона – рука, видно, вспотела от волнения.
– Я при них зарядил, а потом вытащил когда ушли.
– Почему?
– Вероника хорошая! Просто гордая очень, ни с кем не здоровается. Люди думают, что всех презирает.
– А разве не за что презирать?
– Есть. Только не всех – люди разные.
– Разные… Только почему-то когда появляется авторитетный вожак – выразитель сволочных желаний и свинских инстинктов, они сразу объединяются и становятся один за всех и все за одного.
Он ничего не ответил – может ничего не понял? Хотя что тут понимать – вроде все предельно просто.
– А как ты сюда добрался? От того моста по шпалам пришел?
– У меня мотоцикл.
– Двухколесный?
– Трёх.
– С разбитой фарой?
– Нет. Это мой мотоцикл.
Понял, что я имею ввиду!
– Он от отца мне достался, – пояснил он для убедительности.
– Иж?
– Урал. Он старый совсем.
– И где он?
– Под мостом. Давайте я вас довезу.
– К своим сообщникам?
– К вам домой.
– Ишь ты. Уже знаешь где я живу!
– Сказали… Вы не бойтесь – я знаю все дороги! Мы доедем к вам через поля.
Вообще-то неплохой вариант. И парень вроде бы неплохой – разговаривает скромно, с достоинством и без кривляний.
– Хорошо. Только пойдем за моими спутниками вместе. Они тут недалеко.
– Мы здесь! – раздался голос Вероники из-под моста.
Значит, она всё слышала. Тем лучше.
Когда мы с пленным спустились вниз, она уже сидела вместе с Ральфом в коляске мотоцикла, примостив впереди себя нашу поклажу – свою сумку и мой рюкзак.
Я принял это как должное – она приучила меня не удивляться.
С парнем она поздоровалась первая, что меня приятно удивило. Возможно, она сделала это специально, чтобы я не сомневался в чистых помыслах Ивана, как она его назвала. Наверное, это было неправильно, но я не удержался, чтобы не съязвить:
– Смотри Иван – не будь Сусаниным!
Иван промолчал, а Вероника укоризненно посмотрела на меня. Тогда я в более мягкой тональности попросил его ехать без боязни, с зажженной фарой. Что будет, то будет! Надоело бояться! Тем более, что мы теперь вооружены.
Ружье я зарядил и повесил на правое плечо, а боевой шест, с которым не хотел расставаться, придерживал левой рукой вертикально, как Дон Кихот свою пику. Труднее всего пришлось Веронике. Я не стал загружать себя поклажей, дабы не умалять свою боеготовность, и ей одной приходилось всё удерживать, теснясь в коляске вместе с Ральфом.
