Но как бы то ни было, успешно преодолев все ухабы и впадины с грязными лужами, тяжелый мощный мотоцикл очень скоро и уверенно поднимал нас на мою высокую гору.
Дом стоял без ограды (она существовала пока только в моем воображении), а потому смотрелся очень живописно.
Мотоцикл беспрепятственно подкатил к самому крыльцу. Я первым слез с седла Россинанта и помог выбраться перегруженной Веронике. Ральф выскочил раньше и задрав ногу, ставил свою метку на углу моего замка. Иван выжидательно продолжал сидеть за рулем, не выключая мотор.
Я отдал ему ружье, предварительно разрядив и засунув патроны себе в карман. Приглашать в дом не хотелось, но я всё таки пригласил, соблюдая этикет и отдавая дань благодарности. К моему удовольствию он отказался, ничем не мотивируя.
Почувствовав к нему растущую симпатию, я решился озадачить его просьбой, а именно – если появится возможность, чтобы он сообщил Андрею Мордвину, чтобы тот грузился самостоятельно и ехал сюда, не пытаясь отыскать меня в поселке.
Иван пообещал, что непременно сделает это в первую очередь. Тогда я не раздумывая сунул ему в нагрудный карман куртки купюру, присовокупив, что это для сестренок и слепой старушки. Иван согласно кивнул и сказал, что поможет Андрею погрузиться. Лаконичная конкретность его ответов убедила меня в его правдивой ответственности. Я пожал на прощание ему руку.
В доме оказалось холоднее, чем за его пределами. Сказывалась тонкость стен и долгое отсутствие хозяина. Однако в печке и камине мною заранее были сложены сухие березовые дрова с берестой, которые я в первую очередь и поджег, практически наощупь, потому что электрического света не было, а свой фонарик я оставил где-то в глубине дома. Мои спутники терпеливо ожидали на крыльце – Вероника из-за темноты, а верный пес из солидарности с ней.
Дрова в камине вспыхнули сразу, давая помимо ожидаемого скорого тепла и необходимый свет.
Кроме камина и печки в моем внутреннем оборудовании имелась и газовая плита, работающая на вставных баллонах. Я запалил обе конфорки, водрузив на одну из них чайник, а на другую небезызвестную сковородку. Открыв две банки красной китайской тушенки (одну для Ральфа, другую для нас), и показав Веронике где у меня всякие продукты и кухонные принадлежности, я пошел к роднику за водой.
Деревня на противоположном берегу спала, погруженная во тьму. Только на центральной площади горел одинокий фонарь. Мне такое тихое умиротворение было по душе – здесь всегда в ясную ночь были видны звезды и чувствовалось присутствие бога. Я постоял минут пять, думая о вечном.
Дома уже ожидал уютно и трогательно сервированный стол из немудреных продуктов, имевшихся в моих закромах. Я достал из ружейного сейфа походную фляжку с коньячным спиртом, но Вероника категорически отказалась. Впрочем, по мужским понятиям там было его совсем немного, и я не раздумывая вылил все остатки в себя, уверенный что после пережитых передряг вполне заслуживаю такое скромное вознаграждение.
Однако содержимого во фляжке оказалось достаточно, чтобы меня повело. Сразу потянуло поговорить, вернее допросить, потому что сама Вероника не выказывала внешнего движения к диалогу.
– Береника! – то ли под влиянием крепкого вина, то ли от того, что рот мой был набит едой, я обратился к ней в древнегреческом исходном формате ее имени. – Ты согласна быть моей Пятницей? Как видишь, я живу совсем один – как натуральный Робинзон Крузо. – Она не выразила протеста после моего лихого предложения и я продолжил:
