Обиженный и сердитый, я вышел на крыльцо, придерживая застрожившегося Ральфа за ошейник. Обычно веселый и жизнерадостный Мордвин на этот раз тоже выглядел хмурым и озабоченным.
– Что случилось?! С чего это ты так закручинился?
– Пафнутия сильно избили. Алевтина скорую вызвала и милицию. А в твоей комнате окно разбили.
– Это я слышал.
– Тебя допрашивать будут. И Веронику тоже. Ребята просили, чтобы вы не говорили, что они вас преследовали.
– Да? И что взамен?
– Стекло они вставят. Дверь починят. А самое главное – трогать вас больше не будут! Живите себе спокойно и не бойтесь!
– Большое человеческое спасибо! Только мы и так не боимся – отбоялись уже.
– Осторожность всё таки нужна. Пацаны в это дело уже точно впрягиваться не будут, но Гриня с Кексом притихнут только на время. Так что шибко не расслабляйтесь.
– Постараемся… А как там Пафнутий?
– Пафнутий как всегда будет молчать.
– Я не про это! Что с ним в смысле физического состояния?
– Живой… Что с ним сделается? Дело привычное – заживет как на собаке! Его часто поколачивают.
– Потому и поколачивают, что не боятся наказания.
Мне стало тоскливо.
– Ладно… Сваливай доски и поедем отмазывать юных ублюдков!
– Ты же хотел вручную разгружать?!
– Перехотел! Жизнь привнесла свои коррективы в моё домохозяйственное настроение.
Ральфа мы оставили дома. Взяли с собой только документы.
Милицейский допрос был чистой формальностью. По всему было понятно, что до нас был серьёзный разговор с более солидными людьми, которые всё уже определили. Я в свою очередь не порывался открывать душу и загружать ответственных людей ненужной информацией из опасения нечаянно угодить самому ногой в жир. Про Пафнутия вообще не спрашивали, будто его и не существовало. Видимо, одинокий инвалид был совершенно неинтересен как бесперспективный в смысле возможных гонораров. Разошлись мы учтиво – с чувством исполненного долга.
Передав Веронике эстафету для продолжения процедуры беспристрастного дознания, я отправился к комендантше. Та была грустной и тихой. Рассказала в какую больницу отвезли Пафнутия. Я решил немедленно туда съездить.
– А как его фамилия!
– Пафнутьев.
– А имя?
– Пётр. Пётр Фёдорович.
– Понятно… Спасибо. До свидания!
Комендантша вместо ответа как бы всхлипнула и махнула рукой.
Мы вышли с отпущенной дознавателями Вероникой на свободу и пошли в сторону центральной площади, где были сосредоточены магазины, администрация и разные конторы. Девушка неожиданно просунула мне руку под локоть и плотно прижалась.
«Показушница!» – сердито подумал я, понимая, что ей хочется позлить деревенских обывателей, которые прильнули к своим окнам. Но вновь ощущать ее сильное тело, пусть и в такой интерпретации близости, было приятно, и я, смягчившись, спросил:
– Послушай, Вероника, а ты не знаешь где живёт вчерашний пацан?
– Иван?
– Да.
– Здесь недалеко. Мы будем мимо проходить.
Иван стоял у своей калитки, будто ожидал нас.
– Здорово, Иоанн! Спасибо, что помог Андрею погрузиться!
– Здравствуйте!
Я освободился от Вероники и, подойдя к калитке, протянул ему руку. Ответная рука была забинтована в запястьи. Я вспомнил свой вчерашний шаолиньский удар.
– Болит?
– Не очень. Опухла, правда.
– Как же ты вчера мотоцикл вёл? И доски сегодня грузил?
– Ничего страшного. Вчера в горячке и не чувствовал, а сегодня я в основном левой поднимал, а правой только придерживал.
Геройский парень! Вот таким, наверное, был и Александр Матросов – сначала хулиганом, а потом грудью на дзот бросился!
