Вышла она оттуда накрашенная (первый раз за всё время, что я её видел), с причёской как у античных средиземноморских матрон и в украшениях, о существовании которых я и не подозревал.
Для законченного образа древнеримской женщины из высшего общества не хватало длинной полупрозрачной туники. Я хотел было предложить ей завернуться в штору, которой она меня ударила, но не успел. На крыльце зашебуршился поднимавшийся в дом Пафнутий и она затащила меня скорее в спальню, чтобы он не увидел её в нижнем белье.
Открыв шифоньер, она стала мне по очереди демонстрировать лёгкие летние платья, испрашивая совета, какое лучше надеть. Мне понравилось длинное и узкое, цвета морской волны, воздушное платье с блестящим пояском, которое перекликалось с её диадемой и ожерельем.
Источник происхождения всего этого изысканного добра меня в тот момент вообще не интересовал. С одной стороны Вероника приучила меня к своей загадочности как к нормальному явлению, с другой – все эти её украшения я воспринимал как стеклянную бутафорию типа театрального реквизита.
Когда она одела это платье, я понял, что попал в самую точку. Передо мной стояла последняя царица эллинистического Египта Клеопатра Седьмая из династии Птолемеев.
Я не стал поднимать вопрос об уместности такого шикарного одеяния в нашем захолустье. Почему бы и нет? Наше жилище постепенно приобретало облик некого таинственного замка и не мешало поддерживать соответствующий имидж как для внешнего восприятия окружающих, так и для внутреннего употребления, для поддержания собственного фантазийного удовольствия.
Пафнутий, готовившийся к вечерней рыбалке и надувавший с этой целью резиновую лодку во дворе, увидев наш торжественный выход, снял с головы панаму, чтобы протереть вспотевший лоб и за одним глаза, видимо, не доверяя им.
Я весело подмигнул ему, дескать, не удивляйся ничему и принимай всё как должное. Старик понял, и ничего не сказав, крякнул как штангист, берущий вес, и вскинув на голову лодку, пошел вниз к озеру проверять нашу потаённую сеть.
Вероника, как я и ожидал, стала разыгрывать новое представление, но уже не такое, как в посёлке Бухалово на глазах его простодушных и неискушенных обитателей. На этот раз публика была другая, из самой Северной Пальмиры, интеллигентная и духовной жаждою томимая.
Идейно вооружившись моим комплиментом на счет схожести с великолепной Клеопатрой в исполнении Элизабет Тэйлор, она шла ровной, несколько семенящей походкой, ни на кого не оглядываясь, вперив взгляд куда-то за озеро, даже как бы за горизонт, видя то, что никто кроме неё не видит.
Я очень боялся, что она запнётся, и своим падением испортит всем волнующую, преисполненную тайной, картину. На всякий случай я поддерживал ее сзади за локоток – за истекший месяц она сильно похудела и стала более утонченной.
Мы спустились к озеру, пожелали отплывающему Пафнутию удачи. Затем медленно, с частыми остановками, как бы любуясь закатом, пошли берегом в сторону лагеря туристов. Пользуясь случаем, я беззастенчиво обнимал её за талию и искал губами ту пульсирующую жизнеспасающую жилку месячной давности, когда Вероника стойко и безропотно стояла в холодной быстротекущей воде, поддерживая меня, обессилевшего.
Но жилка не находилась – видно, не та была ситуация, когда стоит вопрос о жизни и смерти.
Когда мы подошли к костру с сидевшими вокруг людьми в позах лотоса, из боязни разрушить их медитативное состояние, я молча поднял в приветствии руку, а Вероника изобразила что-то вроде книксена, только со сведёнными коленками из-за узкого подола платья.
