На Ханской площади уже толпились татарские вельможи: карачаи[41], беки и мурзы[42], разодетые, как павлины, ярко и пышно. Бороды у всех были ухожены, пальцы тяжелы от перстней. Увидев Саин-Булата, они радостно зашумели, стали кланяться, прикладывая руки к груди, послышались приветствия:
– Эсселяму алейкум ве рахматуллах ве баракатох! (Это означало: «Да будут мир над вами, и милость Божия, и Его благодать!»)
– Алейкум селям! И вам мира! – не успевал отвечать Саин-Булат. Смущённый и бесконечно счастливый, он принимал поздравления.
Появились дворцовые слуги. Они беспрерывно кланялись, касаясь одежд своего господина. Отдав им лошадей и позвав с собой Юшко, Саин-Булат в окружении знатных мусульман, смеясь и разговаривая на родном языке, поспешил во дворец.
Юшко почувствовал себя вороной, залетевшей в высокие хоромы, но виду не показывал, храбрился. Следуя за всеми, он не переставал удивляться. Казалось, что всё это сон: величавые ханские палаты, молчаливые слуги, которые кланялись хозяину, исчезали и снова появлялись уже с золотыми подносами в руках, с блюдами и кувшинами.
Залы были просторны, стены покрыты разноцветной плиткой, орнаментами и позолотой. Резные узорчатые потолки и ажурные двери украшали драгоценные каменья. На мраморных полах пёстрые бархатные ковры, шёлковые подушки. На стенах развешаны многочисленные мечи и сабли отличного качества, отделанные золотом, с разными хитростями. И всякой всячины везде было полно: множество хрустальных и прочих ваз, чудесных садиков, в которых земля и трава из драгоценных металлов, а цветы и плоды из разноцветных камней.
Саин-Булат подозвал слугу, что-то сказал ему, и тот, сложив руки и склонив голову, поспешил исполнить повеление. Подойдя к Юшко и поклонившись ему, позвал за собой. Пройдя длинной залой в конец дворца, он открыл лёгкую белую дверь и, показав рукой на гостевую комнату, удалился.
Как и везде, здесь на полу лежал персидский ковёр; возле стены стоял диван, обложенный подушками; рядом ларь, украшенный слоновой костью и перламутром и небольшой письменный столик. В одном углу комнаты стояла похожая на большую чашу курильница с благовониями, в другом – умывальник с кувшином.
Вошли слуги с подносами в руках. Самый большой – с ароматной бараниной, пирогами и сладостями – был поставлен прямо на ковёр. Ни ложек, ни ножей подано не было. И, усевшись рядом по-татарски, подвернув ноги калачом, Юшко подтащил к себе тарелку с мясом и, взяв рукою жирный кусок, решительно препроводил его в рот…
Изрядно подкрепившись, он вышел на балкон, с которого открывался великолепный вид: густой сад с плодовитыми деревьями, спускающийся к оврагу; за ним тянулась невысокая каменная стена, а дальше раскинулся городок с русскими избами и церквами. И от этого зрелища распоясалась душа православная, заулыбался Юшко, на купола любуясь.
– Овраг разделяет ханский город и русский Городец-Мещерский, – послышался вдруг за спиной знакомый голос, и Юшко, повернувшись, замер: перед ним, чуть приподняв красивую, гордо поставленную голову, стоял не вчерашний благодушный воевода, а хан – величественный и строгий.
Саин-Булат одет был в просторные, украшенные шитьём штаны, доходящие до колен, белую рубашку из тонкой ткани с длинными объёмистыми рукавами и поверх неё шёлковый кафтан, подвязанный широким поясом. На ногах – башмаки из чрезвычайно мягкого жёлтого сафьяна, а на голове – из дорогой ткани шапочка. На поясе у него висел изогнутый нож-ятаган с драгоценными каменьями на рукояти.
