– Правду привечать надо, – задумчиво ответил Саин-Булат. – Бойся укоров совести, живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен.
– Не скажи… – усомнился Юшко. – Царство небесное трудно даётся, потому как все люди в грехах. Молитва – одно спасение. Лишь чуточку христианин забудет про молитву, окаянный как раз к нему подвернётся, обморочит каким-нибудь манером, душой попользуется, а там и поминай несчастную, как звали.
Дружинник пристально посмотрел на примолкшего воеводу – глаза ордынца были влажны и печальны. И вдруг спросил:
– Слышал, Яким, ты из купеческих?
Смутился Юшко: привык он зваться по обыкновенному, а тут князь изрёк его имя с почтением.
– Да, у батюшки моего в Торжке имеется кой-какое торговое промыслишко, – кивнул головой и вздохнул: – Давно я не бывал на родимой сторонушке и не знаю, что дома творится. Надо бы сердечных моих отца с матушкой проведать да испросить благословения жениться на Марфе.
– Что ж, уладишь дела и поезжай, для тебя путь к родителям всегда открытый, – легко согласился отпустить слугу Саин-Булат.
– Дела? – удивился Юшко.
– Будешь казначеем – то не хитрая наука, – ошеломил вдруг Саин-Булат. – Пошлинники[36] станут ясак[37] собирать, а ты – ведать ханской казной да за выходами из Москвы следить.
Глянул Юшко на молодого хана с неверием: не смеётся ли над ним? Но Саин-Булат спокойно ответил:
– Это ещё Василий[38] согласие заключил: обязанность московского великого князя – выплачивать жалованье ханству ежегодную дань, а ханам без всякого прекословия являться со своим двором на войну. – И улыбнулся: – Ну, что, потянешь?
Растерялся Юшко: никак не ожидал он такой милости! Придя же в себя, обрадовался, глаза заблестели.
Тем временем местность стала меняться: леса отступили, и пошли холмы с разбросанными по склонам деревушками и просторными пашнями. А вскоре, словно спеленатая облаками, показалась на горе белокаменная мечеть. С величественного минарета[39] доносился певучий, протяжный голос муэдзина[40].
Лицо Саин-Булата стало строгим и отрешённым. Юшко догадался, что он молится.
Не сокол летит по поднебесью,
Не сокол ронит слёзы-перушки —
Скачет молодец по дороженьке,
Горьки слёзы льёт из ясных очей!
Распрощался он с милой родиной,
Со сторонушкой понизовою,
Где течёт в красе Волга-матушка…
Вот и Касимов! Раскинувшийся на откосе головокружительной высоты татарский городок словно парил над просторной рекой. Множество низких домиков без крыш, сидящих один на одном, заполоняли узкие улочки.
У ворот при залпе из пищалей и всех крепостных орудий толпа встречала нового правителя. Мужчины и женщины были одеты по-азиатски в широкие шаровары, расшитые рубашки и длинные казакины. На головах мужчин – тюбетейки и войлочные шапки. Лица женщин закрывали покрывала.
– Славный городок! А девушки, наверно, сплошь красавицы! – озорно блеснув глазами, заметил Юшко.
– Да, здесь хорошо, ибо тот город добро живёт, в котором всё по закону, а несправедливых наказывают, – радостно, словно придя в свой дом, ответствовал Саин-Булат и направил коня к деревянной стене с триумфальными воротами.
Въехав в ворота следом за воеводой, Юшко ахнул: светлым камнем всё замощено, посреди фонтан распускает струи, и они играют под солнцем семью цветами радуги, а чуть поодаль величественно возвышается белоснежный дворец. Двухъярусный, с расписными золотистыми арками, створными узорчатыми дверьми и окнами, он казался невесомее облака!
