На следующий день утром, в гости пожаловали поэты Шершеневич, Кусиков и Грузинов для конкретного обсуждения, наметившегося литературного направления.
Или как отметил Шершеневич: «весьма грандиозного литературного факта».
Собрались все поэты в большой комнате, где проживали Сергей и Анатолий.
И тут в самый разгар обсуждения на пороге вдруг появился Иван Рукавишников.
Был он как обычно подшофе, а с ним еще какие – то двое его «хороших приятелей», как он их представил.
Ивнев чуть – чуть выглянул, чтобы посмотреть, кто явился и тут же брезгливо поморщился:
– Ну, вот сейчас начнется.
– Что начнется? – не понял Шершеневич.
– Очередная пьяная вакханалия, – усмехнулся ехидно Рюрик, и тихо посмеялся в рукав своей новой длинной кофты.
– Не начнется, – твердо заявил Вадим. Сейчас не время шуметь, ведь мы заняты важным делом.
Он встал, решительно подошел к Рукавишникову и к его приятелям, и, сжав кулаки, угрожающе заявил:
– А ну выметайтесь, не видите что у нас важное заседание. Мы очень, нужный вопрос обсуждаем.
– Чего… о? – нагло скривил лицо в усмешке один из «приятелей» Рукавишникова.
Шершеневич внимательно оглядел его и выдохнул.
– Предупреждаю: я боксер, и поэтому мало вам не покажется.
Двое тут же покорно повернули на выход, кроме Рукавишникова.
– А ты чего рыжая борода? – вопросительно уставился на него Шершеневич.
Есенин и Мариенгоф дружно рассмеялись:
– Да он Вадим наш, тут в коммуне проживает.
– Да я свой, – пьяно икнул Рукавишников и грустным взором окинул крепкие кулаки Шершеневича.
– Тогда направляйтесь к себе в комнату и не мешайте, – приказал Вадим.
Рукавишникову приказ пришелся не совсем по душе.
– Не кричи мил человек, я тоже такой же поэт, как и вы.
– Согласен, – кивнул Шершеневич. Но сейчас вы едва держитесь на ногах. Так что идите отдыхать.
– А я, черт возьми, старше вас.
– Это не меняет дела, – жестко отрезал Шершеневич и решительно подтолкнул Ивана в сторону его комнаты.
Рукавишников, едва не споткнувшись, кое – как добрел до кровати, и тут же рухнув, буквально через пару минут громко захрапел.
После некоторого молчания Мариенгоф сказал:
– Ну что же продолжим наше обсуждение товарищи поэты. Надо утвердить окончательно манифест и давайте договоримся, что у будущего журнала не будет конкретного редактора.
– Как это не будет? – искренне удивился Грузинов.
– Будет редколлегия, – объяснил Мариенгоф.
– Правильно, – кивнул Есенин. Чтобы никто не на кого не обижался. Молодец Толя. Это очень удобно.
– А кто войдет в редколлегию? – поинтересовался поэт Кусиков, и его густые черные брови плотно сошлись у переносицы, образовав сплошную толстую линию.
– Все войдут, – твердо заявил Шершеневич. А еще мы откроем свое издательство.
– Да, – добавил Мариенгоф. И хорошо бы назвать это издательство между прочим «Имажинисты».
– Ну, если так, то предлагаю, начиная с этого дня собирать материал для нашего первого большого альманаха, который мы должны будем выпустить в конце этого года, – заявил Есенин.
– Почему в конце года? – округлили глазки Ивнев.
– Потому что с бумагой в типографиях плохо, – вздохнул Есенин.
– И поэтому нельзя исключать, что альманах может даже выйти в начале следующего года, – подытожил Шершеневич.
