Люблю голубой цвет.
– А что, не заметно? – я усмехаюсь криво и жёлтый беру.
Тоже неплохой, цвет солнца и подсолнухов.
Любимый Ван Гога.
– Заметно, – он хмыкает.
Закатывает неожиданно рукава рубашки, берёт зелёный и яркости
картине, перечёркивая корабль, добавляет.
Предупреждает меня чинно:
– Сидеть вместе
будем.
Мы переглядываемся, и первый раз за этот бесконечный день я
улыбаюсь искренне.
Я не ошиблась в своём выборе.
Кажется, впервые в жизни не ошиблась.
Стас
Она всё же ненормальная, сумасшедшая и заразительная в этой
своей ненормальности.
Что я творю?
Порчу чужую работу, разукрашиваю, не думаю о последствиях.
И чёрт бы всё побрал, но мне это нравится. Забивается на
законы, что правовые, что моральные. Первый раз за долгое время я словно дышу
полной грудью, живу и только за это уже можно сказать Кире Вальц спасибо.
Она вышла из чаши фонтана, подобно Венере из пены морской,
ослепила своей красотой, разбила вдребезги все нравственные устои.
Здравомыслие.
И реальность с её правилами и нормами вернётся завтра, я не
забуду позвонить Грановскому, чтобы он тихо уладил все проблемы с галереей. Утром
я распрощаюсь с Кирой Вальц навсегда, вернусь к своей привычной нормальной
жизни, улечу вечером в Копенгаген.
Завтра.
А сегодня я соглашусь на все безумия и получу её без остатка.
Кира
– Идеально, – я отхожу на пару метров и придирчивым взглядом
окидываю результат нашей работы.
Абстракционизм в чистом виде.
Почти ташизм[1].
И сегодня я готова признать, что это даже красиво и тоже
завораживает.
Стыдно за испорченные пейзажи и год бессонных ночей?
Нет.
И ответственности я не боюсь.
Я лишь жалею, что не увижу лица Артурчика, когда он узнает о
столь кошмарном акте вандализма.
– Тебе совсем не жалко? – Стас смотрит на меня внимательно.
Подходит, берет за подбородок, заставляя посмотреть в глаза.
Что ты пытаешься там увидеть, хороший мальчик Стас?
Ищешь раскаяние и сожаление?
Так у меня их нет, ни капли.
– Нет.
– Свой труд обычно жаль уничтожать, – он говорит тихо.
Скользит пальцем по моим губам, очерчивает их, заставляет
приоткрыть.
Какой умный…
– Мне нет, – я ухмыляюсь, мотаю головой и, встав на носочки,
сама закрываю ему рот поцелуем.
Надоел.
И не надо спрашивать о жалости.
Я никогда и ни о чём не жалею.
У него жесткие губы, сухие, и я провожу по ним языком,
заставляю раскрыть. Запускаю руки под рубашку, выдёргиваю её из брюк, чувствую,
как его ладони скользят по оголенной спине, опускаются ниже.
И надо, пока ещё можно, остановиться.
Камеры.
Тут есть камеры, о которых не стоит забывать. Роль
порнозвезды – перебор даже для меня, поэтому от очередного настойчивого поцелуя
я уворачиваюсь.
Дёргаю его за расстёгнутую полу рубашки, тяну к выходу.
– Поехали отсюда.
– А…
Стас оглядывается на разбросанные баллончики с краской.
– Плевать.
Мне ничего не будет за это всё.
[1] Ташизм
(фр. Tachisme, от Tache — пятно) — течение в западноевропейском абстракционизме
1940—1960-х годов. Представляет собой живопись пятнами, которые не воссоздают
образов реальности, а выражают бессознательную активность художника. Мазки,
линии и пятна в ташизме наносятся на холст быстрыми движениями руки без заранее
обдуманного плана.
