И моя грудь хорошо умещается в его ладони.
– Я хочу тебя, – его губы обжигают шею, прикусывают, вызывая
стон.
И я вижу, как горят в отражении
мои глаза. Мне нравится за нами наблюдать, следить за его руками, что скользят
по мне, исследует.
Лифт останавливается вовремя.
Меня подхватывают на руки,
заставляя обнять ногами талию. И пока несут по коридору, я сражаюсь с мелкими
пуговицами рубашки и бабочкой, которая каким-то образом до сих пор не потерялась.
Я жадно целую, запуская пальцы в
уже совсем растрепанные мной волосы.
Мне нравятся его волосы, крепкие
мышцы, что перекатываются под моими пальцами, лёгкая небритость, от которой
краснеет кожа, запах парфюма и его личный, от которого окончательно сносит
крышу.
Мне нравится в нём всё.
Я хочу его, хочу почувствовать на
себе, в себе.
– Стас?!
Изумление, неверие, ужас.
Шок.
В женском голосе, что раздаётся за
моей спиной, слышится это всё сразу и со всеми возможными оттенками и
вариациями.
От которых Стас, вздрагивая,
останавливается, и, перестав целоваться, мы секунду смотрим друг на друга,
после чего меня ставят на пол. Придерживают, когда на высоких каблуках я
покачиваюсь.
Нельзя так резко возвращать в
реальность.
– Привет, мама. Что ты здесь
делаешь?
У Стаса странный голос: без
удивления, без радости, без досады, без эмоций.
Каких-либо.
И я оборачиваюсь, из любопытства,
потому что, видимо, не только у меня отличные отношения с роднёй.
Интеллигенция в шестом поколении,
как минимум, — вот лучшее описание матери Стаса, которое приходит в мою голову
мгновенно. Элегантный наряд, изысканная причёска, осанка балерины и взгляд
Цербера.
Или Ленина на буржуазию.
Будь у меня совесть, то я усовестилась
и устыдилась бы немедля, ибо столь яростно, возмущённо и брезгливо на меня
последний раз смотрела только Фроська, когда я подбросила ей в тарелку пиявок.
В шесть лет это было довольно забавно.
Однако сейчас за отсутствием совести, стыда и приличия я
только усмехаюсь, окидываю мамочку оценивающим взглядом прожжённой проститутки
и, встав на носочки, прикусываю Стаса за мочку уха, чтобы томно, но деловито и
разборчиво для всех присутствующих прошептать:
– Милый, ещё на неё мы не договаривались. Групповуха, если чё,
по двойному тарифу. Придется доплатить.
Стас
– Милый, ещё на неё мы не договаривались. Групповуха, если чё,
по двойному тарифу. Придется доплатить.
Шёпот Киры опаляет кожу, щекочет и возбуждает.
Возбуждает желание убить.
Медленно и с особой жестокостью.
С-стерва.
Впрочем, рассмеяться, как бы ни парадоксально это звучало,
тоже хочется, особенно глядя на изумлённое, почти шокированное лицо Изабеллы
Альбертовны.
Нечасто такое доводится увидеть.
– Дорогая, ну что ты, всё как обычно, – я ухмыляюсь
скабрезно, шлепаю по упругой заднице. – Только ты, я и твои любимые игрушки.
Можешь пока пойти… достать.
В квартиру я её вталкиваю торопливо, только эта зараза всё
равно успевает сказать, спросить самым невинным и заботливым тоном:
– А любимую плётку для тебя тоже достать? И ещё про.…
Окончание, к счастью, уже не слышно.
Дверь перед её носом закрывается раньше, чем мама шокируется
окончательно, а я скриплю зубами, разворачиваюсь к Изабелле Альбертовне, выражение
лица которой неописуемо. Степень моего морального падения в её глазах достигла
бездны.
Ну да.
Распущенных девиц в вульгарных нарядах, с растрепанными
волосами и засосами на шее я домой ещё не приводил. Впрочем, несравненная
Изабелла Альбертовна до моего холостяцкого жилища тоже ещё не доходила,
предпочитала вызывать на аудиенцию к себе.
