Так волнуются, что продолжают со смехом закидываться.
Развлекаться.
И если этой… Летты сейчас не окажется в Орхидее, то я её придушу.
Найду и придушу, потому что пока эти друзья веселятся, Лиза
непонятно где и с кем. И неизвестно, что с ней уже успели сделать… сделают ещё,
да, Стас?
Дрянной внутренний шёпот закрадывается.
Не отгоняется.
И я выдыхаю сквозь стиснутые зубы, вылетаю из машины.
Всё, Лизавета Ильинична, готовь загранпаспорт.
Я тебя в самый строгий пансионат где-нибудь в далёкой Англии
затолкаю с тюремным режимом до двадцати одного года, и даже не рассчитывай, что
мать снова заступится, уговорит меня оставить тебя здесь.
Депрессия у тебя и пансионат вдали от дома будет стрессом, а
клубы стрессом не будут, мать твою, Лизавета Ильинична?!
Тратить время на фейс-контроль некогда, и я захожу с чёрного
хода, около которого Летта меня ждать и обещала, рассказала заодно, как зайти.
Вот только Летты нет.
И я набираю ей, когда на меня наскакивает какая-то парочка. Он
бормочет извинения, и я лишь киваю, сторонюсь, пропуская, но в последний момент
замираю, потому что это ярко-красное платье я узнаю из тысячи.
– Кира?!
Что она здесь делает?
Я ведь отправил её домой, дал денег, и водителя я попросил
проводить до квартиры.
Кира же вздрагивает, поднимает голову, моргает, смотрит
растерянно и столь же растерянно тянет:
– Привет…
А она быстро нашла замену.
Молодец.
Я презрительно кривлюсь и отворачиваюсь.
Надо найти Летту.
Порадоваться, что с этой шлюхой у нас не вышло, не зашло
далеко. Кто знает, чем она, в самом деле, болеет при её доступности.
Надо-надо, но… бэкфист[1]
ещё никогда не был столь выверенным и быстрым. Палыч мог бы мной гордиться, а
Кира вызывать скорую очередному идиоту, которому она тоже, наверное, пообещала лучший
секс в жизни.
Дрянь.
Потеряв опору в виде очередного друга на ночь, она покачивается
на своих ходулях, смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Не пытается
помочь встать моей замене на эту ночь, он сам приподнимается на колени, утирает
кровь из носа.
Матерится, шевелится в её сторону.
И бить лежачего не достойно, но приятно.
Я не отказываю себе в этом удовольствии, отправляю его снова
в нокаут, чтобы через бессознательное тело перешагнуть, схватить Киру.
Которая что-то лепечет, пытается вырваться, но я сильнее, и
в ближайший туалет я её затаскиваю легко.
Все кабинки распахнуты, пусты, а на двери есть щеколда.
Отлично.
Пять минут Летта подождет.
– Как? – я её встряхиваю и, кажется, кричу.
И приходится сдерживаться, иначе руки я ей сломаю.
Слишком она всё же хрупкая.
Кира Вальц.
– Что, как? – она смотрит потерянно, говорит заторможено.
Неужели ещё и ширнуться успела?
– Как тебя надо отыметь, чтобы ты наконец успокоилась
сегодня?
Я впечатываю её в стену, задираю платье.
А она вздрагивает, когда я расстегиваю джинсы и стаскиваю с
неё белье, но молчит. Не пытается больше вырваться.
Только смотрит.
Если б она сопротивлялась, ругалась или кричала бы, я бы её
взял. Быстро, грубо, в наказание, но она молчит и смотрит.
Глядит равнодушно.
И кулак врезается рядом с её лицом, и Кира снова
вздрагивает, только не отводит взгляд светло-зелёных глаз, что сегодня меня,
кажется, преследуют, не забываются.
Матерюсь, отводя взгляд, и отхожу я, а она съезжает на пол.
Сидит, обхватив себя руками.
Окончательно испорченное платье стелется неуместно яркими
волнами вокруг неё по грязной и явно ледяной плитке.
