Двадцатый век Натальи Храмцовой - страница 15




– 1919-й год. Маруся заболела тифом. А поскольку питание было отвратительное, она просто заболела скоротечной чахоткой. И умерла в несколько месяцев – даже полугода не прошло. В таких случаях говорят: сгорела.

Мой старший брат Вадька родился в 1920 году, в марте месяце. Маруся умерла в 21-м. А в 1923-м папа женился на моей маме, учительнице Александре Фёдоровне Благовидовой.

Потом, уже взрослой, я спрашивала папу, разглядывая его фотографию времён НЭПа, где он в каракулевой шапке, отъевшийся: «А какое настроение было, когда ты стал таким толстым?» – «Ты знаешь, жить стало намного легче и спокойнее. Но люди перестали гореть. А раньше они горели». – «И ты горел?» – «А как же?» – «Ты мне, пап, про Швера много рассказывал. И Швер горел?» – «Он-то больше меня!»

Я родилась в 1927-м. У меня потом сложилось такое впечатление, что я им была не сильно нужна. Они явно не торопились с моим рождением: Вадька был, а зачем в доме ещё одно существо? Это я говорю без обиды, понимаю их в этом отношении. А конец 27-го года – уже можно было – началась вполне спокойная жизнь.

Мама, правда, говорила, что она меня и взять-то не умела, она меня как портфель – под мышку брала.

Но у бедного Вадьки судьба была трудная. Мама часто была им недовольна. У неё был характер жёсткий, а Вадька мальчишка. Да ещё немножко его натравливала на маму папина родня – он у них подолгу жил – у тёток.

А меня любили все. Мужики – совершенно загадочные существа. (Не знаю, как было в вашей семье). Мужчины хотят непременно мальчика, сына. Ладно. Дальше рождается девочка – девочку любят больше, чем сына. У папы было именно так.


Папа примерно год работал редактором газеты в Мелекессе. (Мама была серьёзной женщиной и понимала, что папу одного отпускать никуда нельзя, и мы уехали туда всей семьёй). В газете были коммунистически настроенные энтузиасты-ребята, неграмотные, но очень хотевшие учиться.

Папа их «мучил и жучил» как мог. И в конце концов, они ему выдали стихотворение после того, как его за ногу тяпнула собака:

Средь народа ходят толки

И упорная молва:

Шеф искусан на прогулке

Сворой бешенных собак.


Впрочем, это, братцы, враки.

Ведь в народе слух идёт:

Не редактора собаки,

А совсем наоборот!


Папа любил рассказывать это стихотворение и страшно хвалил его авторов. «Вы молодцы! Здесь есть как раз та лёгкость, какая и должна быть в сатире!»

Однажды папа уехал в Самару на турнир Поволжья по шахматам. Прислал маме телеграмму. Я так и не узнала, озорство это было или правдивая история, но мама чуть не упала в обморок. Папа писал: «За первое место дают корову, за второе – козу, за третье – поросёнка. Рассчитываю на первый приз». В 20-е годы такие призы вполне могли быть. «Что же мы будем делать с коровой?» – думала мама. Но папа за победу привёз деньги.

Маму сделали директором 7-й школы, и там ей дали служебную квартиру. Но когда я изволила родиться, то мама с директорского поста ушла. Потому что это «сокровище» надо было воспитывать. И вот тогда, в 1930 году, папе дали две комнаты в коммуналке. Сначала это была коммуналка просторная, а потом там накопилось народу много.


На примере нашей квартиры я размышляю о том, как менялось население Симбирска-Ульяновска. Гражданская война – бежали дворяне, купечество. Очень тихо проживал слой, который не хочется называть мещанами. Обыватели – в хорошем смысле этого слова. Они оставались, вполне приспособившись к советской власти.