Это конец 1917-го, начало 18-го года.
9 августа 1996 года. Наталья Сергеевна – А.С. Бутурлину в Подмосковье.
(…) Сейчас смотрела коронование царя Бориса, – лучше всех был красноречивый пройдоха-патриарх, но церемония была, Господи, до чего же некстати в нищей нашей гибнущей стране. Когда я усилием воли отгораживаюсь от всего, не думаю о том, что делается в Приморье, Воркуте, Грозном и даже о том, когда отдадут мою августовскую пенсию, – как хорошо, спокойно, даже весело в моём «маленьком мире» – с зелёными островками городской провинциальной природы, с книгами, с немногочисленными друзьями, с письмами, которые ещё иногда появляются в почтовом ящике (…)
Читала мемуары – увлечённо, может быть отчасти потому, что старость – это вообще время воспоминаний. Прочитала две книги Л. Разгона, «Легендарную Ордынку» Ардовых-Баталова, блестящий и злой «Курсив мой» Н. Берберовой. А теперь взялась за М. Алданова, беру у соседки, у неё 6-томник. До чего же хорошо! Дочитываю его тетралогию «Мыслитель» (от «Девятого термидора» до «Св. Елены») – там много перекличек с 1917 и постреволюционными годами. Но мог ли догадываться Алданов, что «мостики» его мыслей, аналогий, парадоксов так точно перекинутся в нашу страну и время? Поразительно!
(…) А ещё меня недавно снимали для ТВ. Для цикла «Интеллигенция в провинции». Я себя с большой натяжкой отношу к этой благородной «прослойке» – недостойна. Но когда они сняли для этого цикла одного махрового дурака, я согласилась. Только режиссёрша уж очень восторженна и непрофессиональна, не знаю, что получится (…)
– У нас было два неудачных царя подряд. При первом было одно достоинство – войн не было. Но зато уж так душили (своих же!), ну просто без жалости.
А потом к власти пришёл типичный подкаблучник, который совершенно не был готов стать царём. Насчёт коньячку выпить – это пожалуйста. Алекс он свою любил, детей своих любил. Был вообще порядочный человек. Но вот правителем и монархом он не был.
И первое, чего ему не надо было делать – это ввязываться в Первую мировую войну. У других стран было много причин, чтобы втянуть Россию в войну – хотя бы с точки зрения устранения конкурента. И Николай поддался на эту провокацию.
А такие ребята, как мой папа они просто эмоционально увлеклись идеями перемен, социального равенства, справедливости. А несправедливости всегда хватало.
Причём, у нас ещё какая-то трагическая обречённость. После Петра I у нас первый хороший царь был – Александр II. Человек, который стремился и осуществлял реформы, на него – семь покушений. Седьмое – сбылось. И то, что государя превратили в загнанного зайца – общество приняло.
У нас почему-то всегда реформы принимают форму революции. А если начинается медленное вхождение в реформу, то непременно этого батюшку-царя убьют.
Парадоксально, но нам всегда больше нравятся те, кто нас гнобит и зажимает. «Лобное место – это очень «наше» место, нам обязательно надо, чтобы кому-нибудь головы рубили.
Заполняя в 1926 году анкету послужного списка, папа на вопрос «Принимал ли участие в Октябрьском перевороте и где» напишет: «Активного участия против белогвардейских юнкеров в Москве не принимал». На вопрос «Подвергался ли наказаниям за политическую работу?» ответит: «Отделывался пустяками».
После Москвы отец какое-то время работал в Подмосковье, в очень известной детской колонии, так называемой «школе Шацкого». (Может быть, даже до женитьбы на Марусе).
