Первое событие
У меня выпали передние верхние и нижние зубы.
«Заткни дыры соломой, – посоветовал папа, – а то ветер будет свистеть».
Тема молочных зубов оказалась ему, по-трагическому стечению обстоятельств, очень близка.
Дело в том, что мой папа был дитём блокадного Ленинграда. Блокада пришлась на его семь-одиннадцать лет. По причине голода у папы не поменялись передние молочные зубы. А уже после снятия блокады начали меняться остальные, но передние так и остались на всю жизнь молочными.
Мне шутка про зубы не понравилась.
«А ты заклей лысину соломой, – сказала я. И добавила на всякий случай, (вдруг он не понял мою мысль) – мои-то зубы вырастут, а вот твои волосы…»
Папе тоже почему-то не понравилась моя шутка, выглядело даже так, как-будто он обиделся. Хотя и первый начал.
Второе событие
Меня остригли. Мама самолично сделала мне каре. До этого у меня были серенькие, пушистенькие кудряшки разной длины. Но после стрижки волосы почему-то резко потемнели до каштанового цвета, и кудряшки пропали. Я не узнавала себя в зеркале. Каре по-мимо всего прочего, как назло, не лежало как надо. Одна его сторона загибалась внутрь, а вторая наружу.
И третье событие. Самое удивительное
Вдруг, откуда ни возьмись, у меня объявился американский дедушка в довесок с американской бабушкой.
В 1986 году стало ясно, что за общение с иностранцами не отправят в лагеря, не лишат титула комсомольца и даже не пропесочат на партсобрании. Вот тут и всплыла очередная семейная тайна.
Оказывается мамин отец Рома был ей не настоящим отцом. А настоящий отец Яков бросил бабушку с семи-месячной мамой и исчез.
Бабушка наняла няню для мамы и вернулась на работу в столовую при заводе. Через шесть лет она вышла замуж за Рому. И Рома воспитывал маму как свою единственную дочку.
Мама ничего не подозревала, шли годы. Когда маме исполнилось восемнадцать лет, объявился, как в мексиканских сериалах, настоящий отец.
Бабушка разрешила дочери общаться с Яковом.
И все снова зажили обычной жизнью. Новоиспеченный отец с женой Норой жили в Москве, мама останавливалась у них, когда ездила по институтским делам. Как только стало возможно, Яков со своей большой семьей эмигрировали в Америку. Какое-то время от них не было вестей.
Общение возобновилось летом 1986 года.
Мне пришло письмо. Первое в моей жизни. Да еще и из Америки.
Помимо письма мне передали настоящие кроссовки, белоснежные, сказочно-красивые, набитые трусами. С первого взгляда я поняла, что это больше, чем просто обувь, это – олицетворение мечты, причем той, на которую я никогда еще не отваживалась. Даже трусы, (кто бы мог подумать?), что простые трусы способны вызвать во мне такие чувства – белые, в голубую полоску, я не могла их выпустить из рук весь вечер.
Это письмо, на невиданной ранее бумаге с узорами, трусы и кроссовки, стали, безусловно, самым прекрасным, что я до сих пор видела. Они прибыли с другой планеты, и я сразу поняла, что эта планета подходит мне больше моей.
Письмо было подписано: «Дедушка Яков и Бабушка Нора».
Так я стала счастливым обладателем не только дедушки (дедушек до этого у меня не наблюдалось, папиного папу убили на войне, мамин отчим Рома тоже умер до моего рождения), но и бабушки из Америки. Я чувствовала какую-то тайну в том, что к дедушке прилагалась бабушка Нора. При упоминании этой Норы бабушка кривила губы: «Нора! Сушеная вобла!»
