Двери, Которые Помнят - страница 19

– Юношу, который разбивает зеркала, чтобы не видеть, как стареет.

– Старика, который собирает осколки, пытаясь склеить лицо, которое забыл.

– Это ты, – сказала Старуха. – Тридцать два дня. Тридцать две версии. Какая из них настоящая?

Бавиал потянул за нить, и она оборвалась. Кончик замер, превратившись в иглу, на острие которой танцевала капля крови. Его крови. Или той девочки из колодца? Или няни?

– Нет разницы, – прошептал он, понимая, что стал свидетелем великой иллюзии. – Мы все – капли в одной реке. Но реке нужны пороги, чтобы петь.

Старуха улыбнулась, и в её рту блеснули зубы-ключики:

– Ты начинаешь слышать музыку. Но это ещё не ответ.

Он посмотрел на свои прозрачные ступни. Под ними, вместо тени, расстилалась карта миров – с трещинами, перекрёстками, дверями. Его дверь была где-то здесь. Но чтобы найти её, нужно было перестать искать.

Пещера повела его вглубь. Стены здесь были из костей, склеенных смолой страха – того самого, что гложет по ночам, когда ты понимаешь, что все твои «зачем» бессильны против тиканья часов. На перекрёстке Бавиал встретил свою смерть – девочку лет семи, с косичками из паутины. Она играла в классики, прыгая по квадратам, нарисованным кровью. Каждый её шаг оставлял на полу трещину, из которой выползали тени его прошлых воплощений: воин, поэт, раб, король…

– Ты моя? – спросил Бавиал, замечая, что на её платье вышит узор из его имён: принц, дверь, семя, ничто. В горле стоял ком – не страх, а странное узнавание. «Она была там, когда я впервые солгал… когда предал друга… когда закрыл глаза на чужую боль».

– Нет, – девочка подняла голову. В её зрачках горели города, которые он когда-то разрушил. Пламя лизало силуэты библиотек, детских колыбелей, храмов. – Я – та, кого ты недолюбил. Та, кем ты пренебрёг. Та, кого ты забыл стать.

Она взяла его за руку, и холод её пальцев проник в кости, как яд откровения. Они пошли по коридору, где висели двери – тысячи дверей. Одни были из дуба, с резьбой в виде плачущих ангелов. Другие – из детских костяшек, скреплённых материнскими волосами. Третьи – из спрессованного времени, где секунды текли вспять, как кровь из перерезанной артерии.

– Выбери, – сказала смерть, указывая на ключик, который вдруг снова появился у него на шее. – Ты ведь всегда хотел знать, что там, за последней створкой?

Бавиал прикоснулся к ближайшей двери – она была тёплой, как тело няни перед смертью. За ней слышался смех, звон посуды, запах яблочного пирога… «Рай? Или ловушка памяти?» Он зажмурился, вспоминая, как в детстве прятал лицо в складках её платья, чтобы не видеть, как отец бьёт слуг. «Если я войду – стану ли снова тем мальчиком? Или это лишь эхо, которое хочет, чтобы его услышали?»

– Это обман, – прошептала смерть, и её голос стал мягким, как рука, закрывающая глаза умершему. – Там ничего нет. Только ещё одна дверь. И ещё. И ещё.

Но принц уже вставлял ключ. Металл вошёл в замок с щелчком, который эхом разнёсся по всем вселенным, какие он когда-либо пересекал. В этот миг он понял: смерть – не конец, а зеркало, в котором жизнь видит своё отражение.

Дверь открылась.

За ней не было света. Не было тьмы. Не было ни «да», ни «нет». Только тишина, которая мягче любого ответа. Бавиал почувствовал, как растворяется: сначала пальцы, потом сердце, потом последняя мысль: «А что, если я и есть эта тишина?»

– Это… конец? – Бавиал обернулся, но смерти уже не было. Рядом лежала лишь кукла с его лицом и запиской: «Спасибо, что нёс меня». Глаза куклы были пусты, но в них читалось больше сострадания, чем он видел за всю жизнь. «Мы все – куклы, которые однажды роняют нитки, чтобы стать чем-то большим… Или меньшим?»