– Семьдесят лет... – сказала Бриана. – Это пламя горит уже семьдесят лет. Неужели ему пришло время угаснуть?
– Семьдесят лет – небольшой срок для дракона, – произнес ее муж, – но для пламени, отделенного от источника...
Бриана с ужасом поглядела на мужа.
– Если пламя угаснет, – выдохнула она, – мы не сможем добывать огненные опалы, без опалов нам не выплатить дани, а если не выплатим дань... – Голос ее против воли пресекся. – Что же нам делать? – Она с мольбой поглядела на мужа, который и мужем-то ее не был (уж теперь она почти в этом не сомневалась), но казался невероятно сведущим и способным помочь.
И он, вернув птицу на жердочку, – та не хотела его отпускать, прильнув к нему всем податливым тельцем, – вышел с Мораем из клетки и взял ее за руку.
– Мы что-нибудь да придумаем, – улыбнулся он ей, – вот увидишь, вдвоем нам все по плечу. – И снова поцеловал ее руку. Прижался губами к просвечивающейся венке на тыльной стороне правой ладони и замер, как будто считывал ее пульс, отбивавший тревожную песнь.
И тревога вдруг сменилась смущением... Бледность – пылающими щеками. Великий Дан, рядом с Дугласом ей все по плечу! Пусть даже он... совсем не тот самый Дуглас, которого она знала. А, может быть, именно тот, в котором она так нуждалась?
… После фермы, несмотря на протесты Брианы, утверждавшей, что Дуглас изводит себя, что ему с его раной лучше бы дать себе отдых, они отправились к шахте. Он желал знать, как обстоят там дела, и обещал отдохнуть сразу по возвращении...
Шахта располагалась в недрах окаймлявших долину гор – черный зев, видимый издалека, казался разверстой пастью огромного монстра, готового поглотить всякого человека и зверя. Бриана не очень любила здесь появляться: ее пугала как сама черная бездна, так и тонны скальной породы над головой, подавлявшей одним своим видом. Наверное, потому она так жалела несчастных огневок – ей, как и им, не нравилось мрачное подземелье, люди в котором, подобно кротам, сновали по ими же вырытым норам. И все в бесконечной, нескончаемой темноте!
Рамси, управляющий шахты, всегда находился в своем закутке у лебедки: он следил за разгрузкой поднятых камней, принимал отчеты горнопроходчиков, наставлял огневиков – так называли присматривавших за птицами горняков – и встречал важных господ, коли тем вдруг взбредало явиться на шахту с осмотром. В первую очередь это касалось вздорной и неприятной ему Кендры Хартвик, а еще ее мужа, ленивого недотепы с брюшком большим, чем зев этой пещеры, а те, что уж юлить, интересовались «хозяйством», как они сами и выражались, побольше хозяина, лорда Блэкнесса. Тот, сколько Рамси мог вспомнить, лишь дважды на шахте и появлялся... Да и тот, второй раз, случайно, когда они с другом охотились на фазанов, и одна из раненых птиц рухнула в двух шагах от входа в пещеру.
И вот Рамси глазам не поверил: лорд Блэкнесс явился с расспросами о состоянии дел на опаловой шахте, еще и просил спустить его вниз, «увидеть, как он выразился, состояние шахты своими глазами». А сам весь перевязанный, так что и лица толком не видно, и в боку рана – вон как на ногу припадает.
– Куда же вам, сир? Там и смотреть толком не на что: птицы хворают, и горняки работают наобум. Авось повезет нарваться на жилу... Но пока, увы, тщетно, – произнес он.
– И все-таки я хотел бы спуститься.
Рамси спорить не стал, хотя, наверное, стоило: лучше бы лорд пожалел себя малость, но хозяин, как водится, барин, и он кликнул подъемник. Через десять минут они стояли глубоко под землей, и только бледное пламя внутри походного фонаря освещало два фута пространства, не более.
