Двойной виски со снегом. Нью-Йорк - страница 29
И он молниеносно проснулся.
Прямо перед его лицом отчетливо вырисовывалось круглое женское лицо с темными раскосыми глазами, подведенными широкими черными полосками – словно боевая раскраска индейца. Губы покрыты таким беспощадно-толстым слоем алой помады, что казалось, тронь – и краска стечет прямо на пол. Все находилось так близко, что Арат успел пристально разглядеть, прежде чем его захлестнула холодная ярость. Никогда в жизни он еще так не злился.
Бросок – и он уже сверху прижимает женщину к постели всем весом, резко разведя колени, разместившись между ее ног. Одной рукой цепко ухватил ее руки, задрал над головой, зажав оба тонких запястья. Его трясло от негодования, сразу вспомнились слова Алекса о том, что он женщин не бьет. Вот прямо сейчас и начнет. Пальцы правой руки он сомкнул на ее тонком горле.
Девушка, все еще улыбавшаяся пьяной улыбкой полной предвкушения, удивилась. Это такие у него игры? Прелюдия? Но посмотрев на лицо Арата, которого знала с детства, кажется, начала понимать.
— А теперь, — он ощутимо прижал ее бедрами к постели, — я тебя придушу. И никто не узнает, – на секунду оторвал руку от горла, не глядя схватил со столика с остатками завтрака простую десертную ложку. — Вот засуну тебе ее в рот так глубоко, что ты сдохнешь, моя дорогая. А врачи все решат: обожралась пирожными и упала на ложку в зубах, совершенно случайно. Дернулась – и задохнулась.
А теперь вот она испугалась. Использовать вечную женскую оборону – удар между ног — она больше уже не могла, предусмотрительно распятая им в позе пришпиленной бабочки.
— Страшно? Так вот. Еще раз я обнаружу тебя так близко и без разрешения – и ложка твоя. Я не резиновая кукла, уж лучше прикупи себе вибратор.
Резко отпустил обе руки, встал одним гибким движением так быстро, как будто подпрыгнул.
Ошарашенная преображением "друга детства", вдруг показавшим ей когти и зубы, певица с минуту лежала, раскинув руки и ноги, и ошарашенно хлопая глазами. Потом медленно встала, и в глазах у нее Арат вдруг увидел… восхищение? Чертовы монголки! Ничего за века не изменилось. Нужно было ее победить, связать, лучше украсть и жить потом рядом – вечно сражаясь. Вот нет уж. Ему это не интересно.
— Ты что-то не поняла? Я тебя все еще вижу в моем номере.
Он подчеркнуто-медленно застегнул молнию на ширинке и отвернулся.
— До выхода десять минут. Мне с вами можно? — Уянга вдруг совершенно охрипла. Он лишил ее голоса? Слишком сильно сжимал ее лживое горло? И поделом.
— Хочешь поссорить меня с сестрой? Мне достаточно и того, что она помогает тебе в твоих грязных играх. Но с Солон разговор у нас будет не сейчас и не здесь. Десять минут, Уянга. И умойся уже, сделай милость. Боевая раскраска примерзнет. Свободна.
"Гостья" не оборачиваясь выскользнула за дверь.
Монгола все еще потряхивало от злости. Таким себя он еще не знал. В зеркале у двери отразился измазанный алой помадой и растрепанный Арат. Скрипнул зубами и тоже пошел умываться. Кажется, он догадался, зачем на его искусительнице был такой слой макияжа. Пометить хотела. И самое гадкое – она испортила ему свидание с любимой. Пусть и во сне, но Марина к нему приходила.
10. Морозный Улан-Батор
Сол пропала появилась лишь спустя сорок минут – заплаканная и испуганная. Пришлось взять ее за руку и вести обратно в номер. Молча умыл, нашел теплый лыжный костюм, кинул в нее. Пока малышка переодевалась, Арат вспоминал, как вот так же всегда собирал ее в школу. Уже почти не злился. Сестра пыталась поймать его взгляд, будто хотела сказать что-то важное. Нет, пусть дозреет. Пусть еще подумает. Ей не помешает.