– Какой он красивый, этот человек, который сейчас прошел наверх, правда? – немного погодя сказала Дженни.
– Да, – подтвердила мать.
– И трость у него с золотым набалдашником.
– Не надо глазеть на людей, – наставительно сказала мать. – Нехорошо.
– Я на него не глазела, – простодушно возразила Дженни. – Он сам мне поклонился.
– Незачем тебе смотреть на чужих, – сказала мать. – Может быть, им это не нравится.
Дженни снова молча принялась за работу, но блеск этого удивительного мира не мог не занимать ее. Помимо воли она прислушивалась к царившему вокруг оживлению, к разговорам и смеху, которые сливались в сплошной веселый гул. В одном конце первого этажа был ресторан; оттуда доносился звон посуды, и нетрудно было угадать, что там накрывают на стол к ужину. В другом конце находилась гостиная, там кто-то заиграл на рояле. Во всем чувствовалась веселая непринужденность, обычная перед вечерней трапезой. И сердце бедной девушки забилось надеждой, ибо она была молода и нужда еще не успела придавить ее душу всей своей тяжестью. Она продолжала прилежно мыть и чистить и минутами забывала о своей усталой матери, работавшей рядом, – о матери, чьи добрые глаза окружены были сетью морщин, а губы беззвучно повторяли нескончаемый перечень повседневных забот. Девушка могла думать только о том, как заманчиво все вокруг, и ей хотелось, чтобы и на ее долю выпало немного этого блеска и веселья.
В половине шестого старшая горничная, вспомнив о них, пришла их отпустить. С лестницей было покончено; со вздохом облегчения они оставили ее и, убрав на место ведра и тряпки, заторопились домой, причем мать была очень довольна, что наконец-то нашла работу.
Они шли мимо больших красивых зданий, и снова Дженни ощутила смутное волнение, которое пробудили в ней необычность и новизна всего виденного в отеле.
– Хорошо быть богатым, правда? – сказала она.
– Да, – отозвалась мать, думая о больной Веронике.
– Ты видела, какая у них там огромная столовая?
– Да.
Теперь они шли мимо жалких, неказистых домов, под ногами безжизненно шуршали осенние листья.
– Вот бы мы были богатые… – почти про себя пробормотала Дженни.
– Не знаю, что и делать, – с тяжелым вздохом призналась мать. – Дома, наверно, совсем есть нечего.
– Давай зайдем еще раз к мистеру Баумену! – с живым сочувствием откликнулась Дженни, тронутая ноткой безнадежности, прозвучавшей в голосе матери.
– Ты думаешь, он еще поверит нам?
– Мы ему скажем, что нашли работу. Я сама скажу.
– Хорошо, – устало согласилась мать.
Не доходя двух кварталов до дому, они несмело вошли в маленькую, тускло освещенную бакалейную лавку. Миссис Герхардт хотела заговорить, но Дженни опередила ее.
– Вы не дадите нам сегодня в долг хлеба и немного сала? Мы получили работу в «Колумбус-Хаусе», в субботу мы непременно вам заплатим.
– Да, – прибавила миссис Герхардт, – теперь у меня есть работа.
Они были постоянными покупательницами Баумена еще до того, как начались все несчастья и болезни, и он знал, что они говорят правду.
– А давно вы там работаете? – спросил он.
– Нынче первый день.
– Вы меня знаете, миссис Герхардт, – сказал он. – Мне не хотелось бы вам отказывать. Мистер Герхардт человек надежный, но ведь я тоже небогат. Время сейчас тяжелое, – прибавил он, – а у меня семья.
– Да, я понимаю, – тихо сказала миссис Герхардт.
Спрятав под старой шалью огрубевшие, красные от работы руки, она беспокойно сжимала их. Дженни стояла рядом в напряженном молчании.
