Принцесса, слушая эти аргументы, молчала и только смотрела исподлобья в свойственной ей манере – с совершенно каменным выражением. И будто не слышала всех этих слов, каждое утро настойчиво открывала маленькую дверку в королевский дворец Оландезии, в те несколько мест, о которых договаривалась с Зиадом.
Она так и не вернулась в общежитие Академии, оставшись в гостевых покоях дворца. Решение это было не её. И правильнее было бы сказать: ей не разрешили уехать. Лично королева настояла на этом.
Сама девушка много раз просила вернуть её в Академию. Не говорила почему, но было понятно – там она была короткое, очень короткое время счастлива, любима, нужна, необходима. Кроме того, там было безопаснее – на этом настаивала Тэкера Тошайовна, которая считала принцессу Тойво младшей родственницей, требующей опеки, и потому беспокоилась о её личной безопасности.
Насколько эти утверждения госпожи ректора было верным, принц Дамиан не стал бы спорить. Он, естественно, считал дворец более защищённым. Даже несмотря на неоспоримый аргумент о том, что покушениям на принца Льва защита дворца противостояла не так уж хорошо, родной дом ему казался более надёжным пристанищем для беглой принцессы.
Однако решающим стало то единственное соображение, в котором сошлись и принцесса Тойво, и королевская семья Бенестарии, и все советники: отправить девушку в Академию сейчас значило не иметь связи с Оландезией. И неважно, что её, связи этой, ещё не было и ждать её явно было рано.
Принцесса с каждым днём становилась всё более замкнутой – ни с кем не разговаривала, всё время о чём-то думала и хмурилась, погрузившись в себя. На занятия ходила редко, порталом, который ей открывал придворный маг, да и то не каждый день, а возвращалась сама.
Всё остальное время находилась у себя в покоях. Агенты, дежурившие у неё при открытии дверок в королевский дворец Оландезии, иногда заглядывали к ней и днём, чтобы узнать нет ли новостей. Они-то и докладывали, чем была занята принцесса Тойво. У неё было одно дело: смотреть на стену, где должна была появиться дверца...
Сам Дамиан старался не обращать внимания на эти доклады агентов. Но с каждым днём нервозность нарастала. И не только у него.
Казалось, что во всём дворце звенит всё заметнее какая-то незримая тревожная струна. И агенты безопасности двигались, казалось, резче, и количество людей при проверке связи в комнате принцессы Тойво становилось всё больше, и даже Зорий, казалось, улыбался не так широко.
Казалось…
Скорее всего, это просто казалось.
Вот как сейчас – он и не заметил, когда и почему ускорил шаг, стал спешить. Почему? Чего он ждал? Что его тревожило и заставляло спешить?
Уж столько раз на его глазах принцесса Тойво присаживалась у стены, чертила чуть подрагивающими пальцами контур дверцы – маленький прямоугольник. Такой, чтобы прошла только её рука. Чертила от самого пола, чтобы не заглядывать, а только прощупать нет ли письма или хоть небольшой записки.
Сколько уже раз все замирали и даже старались дышать через раз, чтобы лишним шумом не привлечь чьего-нибудь внимания там, за дверцей – на кухне, в комнате прислуги, в коридоре на нижнем этаже дворца, в картинной галерее, в казарме, где была общая женская комната, на конюшне.
Каждый день Тойво чертила пять раз прямоугольник, пять раз ощупывала пол с той стороны, заглядывала, низко пригибаясь. И каждый раз, когда последняя дверца исчезала, в изнеможении опиралась на стену лбом. Она замирала так, лицом к стене, с обессиленно опущенными плечами. И все без слов понимали: весточки нет. Все тихо, молча расходились. А Тойво стояла ещё какое-то время на коленях, упиралась лбом в стену. Молчала. Затем с трудом вставала. Поворачивалась к тем, кто ещё оставался в комнате, а это чаще всего были Зорий и Дамиан, и молча разводила руками.
