Его зовут Борис - страница 5

Борису нужна была не просто компания, а аудитория слышащих и внемлющих. Удержать его дома не было никакой возможности. Если Боре в рот попадало 100 граммов – его куда-то несло. Самый интересный эпизод из того, куда его занесло, и маршрут, который и по сей день остаётся тайной за семью печатями, это город Ярославль. Допустим, был бы это Киев – понятно, Вильнюс – понятно, и множество других населённых пунктов, куда ходят прямые поезда. А вот Ярославль… Нет туда прямого поезда, в Москве пересадка. И ни знакомых, ни родственников – никого у Бориса в Ярославле нет. Почти как Стёпа Лиходеев в Ялте. Помните «Мастера и Маргариту»?

Короче, он являлся блуждающим алкоголиком. Поэтому технология была такова: он уходил в запой, через несколько дней его находила дочка. Либо он частично находился сам. Например, звонил и заплетающимся языком говорил: «Заберите меня отсюда». Откуда – непонятно. Однако ж дочери понятно было многое: у неё в заветной тетрадке были различные пометки, отличительные особенности, например, какая музыка в каком ресторане из посещаемых отцом звучит обычно, или какие-то иные звуковые нюансы. То есть иногда по звуку, доносящемуся из трубки, дочь понимала, где находится её родитель. Или когда он приходил на «точку» к Анне Ивановне и садился выпить рюмочку с её мужем, а хозяйка, видя, что вот ещё чуть-чуть и гостя можно выносить, сигнализировала его дочери. К тому времени дочь эта была 18-летней красивой девушкой, с кучей поклонников, мускулистых и плечистых в том числе. Они Бориса «вычисляли», приезжали на его же машине, дочь наливала отцу ещё стаканчик «на посошок», потому как «год не пей, два не пей, а на дорожку выпей», чтобы он упал, брали тело за руки-ноги, загружали в машину. И везли к маме.

Почему к маме? Потому что дома держать алкоголика в запое было совершенно нереально: проснувшись, он мог, например, взять лом и начать выносить дверь, мог оттолкнуть жену, если она помешает ему искать спиртное, или применить физическое насилие. Наверное, наступила бы та стадия, когда он переступил бы и через мать, но на том этапе – ещё нет. Мать становилась в дверях и говорила: «Только через мой труп». Так она могла стоять часами. Как скала. Сын говорил, убеждал, молчал, успокаивался, но постоянно пульсировала мысль: где найти выпить? И срабатывало. Он давал матери слово, что не будет ломиться в запертую дверь, она, устав от долгого стояния, шла прилечь, а Борис, например, выходил на балкон покурить, спускал вниз мешок, привязанный к верёвке, и ему туда клали бутылку. В общем, он находил способы обхитрить родительницу (иначе это был бы не алкоголик). Но везли всё равно к маме, потому что это был самый надежный из всех ненадежных вариантов. Бориса знали во всех городских вытрезвителях: мама раздала в эти заведения бумажки с его фамилией и её номером телефона и просила сразу при поступлении оного звонить ей, чтобы она приехала и выкупила сына. И это тоже был шанс его поймать.

В тот знаменательный весенний день 1993 года, вернее в его преддверии, Бориса в очередной раз привезли к маме. Пару дней были очень тяжёлыми: потихонечку мама давала выпить. Давала буквально напёрстками. Сын ей говорил: «Я не сердечник, капли не пью». Но пил, поскольку выбора не было.

А потом произошло какое-то чудо. Чудо было простое, под названием «Маме надоело». Надоело сыновнее нытьё, выклянчиванье каждые пять минут этого напёрстка. Она взяла и просто выставила бутылку на стол: на, пей, хоть залейся! Надо отдать должное Борису, выпил он не сразу. Он откладывал – выдерживал, как сказано в книге анонимных алкоголиков, суточный план. На десять минут отсрочивал выпивку, на двадцать. Потом, почувствовав, что не выдерживает, взял рюмочку чуть побольше маминого напёрстка. Налил. Выпил. Вколол себе очень сильно действующее снотворное, по всей вероятности аминазин (это лекарство, которым утихомиривают буйных сумасшедших), и лёг спать.