– В моем случае, – Петр Маркович сделал акцент на «моем», – круг поисков и без этого не широк. Это скорей всего беглый каторжанин, пришлый человек.
– А я прямо сейчас могу в общих чертах нарисовать портрет вашего убийцы, – удовлетворенно потер руки Мерлин, – приплюснутый нос, тяжелая нижняя челюсть, узкий лоб… Мне кажется, это низкорослый человек с явными признаками вырождения, дегенерации не только лица, но и тела. Не удивлюсь, если это будет дитя межрасового брака. Вы ведь уверены, что это не первое преступление душегуба?
– Совершенно уверен. Слишком хладнокровно это сделано и слишком тщательно уничтожены следы. Из чего я заключаю, что преступник далеко не глуп и тем более не является дегенератом. Разумеется, он действовал не в одиночку…
Петр Маркович чувствовал себя вовсе не так уверенно, как надеялся выказать перед Мерлиным, – он сталкивался с разбоем нечасто. И предполагал, что делом этим займется непосредственно исправник под началом судебных следователей, а то и губернское правление, потому и старался исполнить в точности все предписания и рекомендации.
Впрочем, это не мешало становому выстроить собственный план следствия; рассуждения его были просты и ему самому казались логичными: если беглый каторжанин появился в уезде, нужно искать его родственников. И если в списках беглых нет уроженцев этих мест, значит, нужно искать родственников среди пришлых. Другое направление поиска – кабак, где Мятлин неосторожно проговорился о деньгах. Ведь если бы разбойники знали об этом раньше, купца ограбили бы по дороге, это проще и верней. Узнав же о деньгах в кабаке, они просто не успели организовать нападение сразу.
Размышлениям Петра Марковича сильно мешали речи Мерлина, который пустился в многословные рассказы об экономическом устройстве Франции, Германии и Англии, и, с трудом дождавшись паузы, становой сослался на духоту и собирался выйти на крыльцо ненадолго, выкурить папиросу и подумать в одиночестве, но просчитался – хозяин не пожелал с ним расстаться, согласился с тем, что в столовой душно, и отправился на крыльцо вслед за гостем.
Ночь была удивительно тихой, и с крыши, и с голых яблонь, шурша, падали редкие капли – моросивший весь вечер холодный дождь прекратился. Поодаль белели теплицы, обустроенные Мерлиным, а вперед от крыльца уходила липовая аллея небольшого ухоженного парка. Луна так и не показалась из-за туч, над крыльцом тускло горел фонарь, и темнота за пределами круга света была абсолютной; ощутимо пахло дымом из печной трубы – сырость прибивала его к земле. А из-за леса, со стороны Егорьего кургана, тянулся многоголосый волчий вой…
– Вы слышите? – усмехнулся Мерлин. – В деревне болтают, что Егорьев курган разрыт…
– Он в самом деле разрыт, – ответил Петр Маркович. – Я сегодня проезжал мимо и видел.
– Поразительное невежество, темнота и каша в головах… Георгий-Победоносец пасет волков! Святой Георгий, символ русской воинской славы, – упырь, поднявшийся из могилы! Это какая-то непробиваемая стена тупости и духовной пустоты.
– Многие видят выход в народном просвещении, – пожал плечами Петр Маркович.
– О чем вы говорите? Зачем народу просвещение? Вы полагаете, если их в детстве обучить грамоте, у них прибавится хоть немного сообразительности? Уверяю вас, это наследственная склонность, леность не только тела, но и ума, и духа.
– Я не могу с вами согласиться, – тихо, но твердо сказал Петр Маркович.
